Волчица и пряности
Шрифт:
– Но сейчас единственное, что мы можем, - это постараться сделать все так, чтобы потом мы смеялись все вместе, - произнес он.
– Достойное замечание. Однако...
Хоро замолчала посреди фразы. Лоуренс повернулся к ней – лишь чтобы обнаружить у нее на лице озорную улыбку.
– ...не лучше ли будет, если в итоге будем смеяться только мы вдвоем?
Предложение было соблазнительным, но все же Лоуренс предпочел бы, чтобы смеялись все трое.
– Ты и вправду добряк, - заявила Хоро.
– А что, нельзя?
– Да можно, конечно.
Затем, дружно рассмеявшись, двое отправились по улицам города.
Дорога, что открывалась перед Лоуренсом, не была залита светом, но, по крайней мере, идущее рядом с ним существо он видел отчетливо.
Контрабанда обязательно пройдет удачно.
Хотя никаких оснований верить в это у Лоуренса не было, он все-таки верил.
– Я Мартин Либерт из Гильдии Ремарио.
– Я Лоуренс. Моя спутница Хоро.
– А, а я... я Нора Арендт.
Ворот в церковный город Рубинхейген вело много. Трое представились друг другу, стоя на площади близ северо-восточных ворот.
Колокол еще не возвестил открытие рынка, утренний воздух был свеж и приятен, площадь, хоть и была все еще усеяна мусором после минувшего дня, была довольно красива.
Впрочем, из всей компании лишь Хоро наслаждалась городскими видами. Остальные трое были слишком напряжены.
Контрабанда золота в Рубинхейген каралась очень сурово, вплоть до дыбы и четвертования. Будь обстановка нормальной, они бы много раз убедились и переубедились, что никаких неприятных сюрпризов их не ждет, но, увы, сейчас это было невозможно.
Слишком многие желали разорвать и сожрать Гильдию Ремарио. Даже разоренная гильдия владела землями, домами, долговыми бумагами – и все это можно было продать и обратить в деньги.
Деньгодатели с нетерпением ждали, когда же подойдут крайние сроки уплаты долгов, так что Гильдия Ремарио должна была провернуть контрабанду как можно быстрее.
Именно поэтому Нора забрала своих овец из церкви сразу после заутрени и тут же направилась на встречу с остальными. Конечно, она не ожидала, что участвовать будет кто-то еще, кроме Лоуренса, и была удивлена, услышав название Гильдии Ремарио, но свои сомнения оставила при себе. Похоже, она была готова сделать то, что от нее требовалось.
– Что ж, идемте. Наше дело – словно свежая рыба на кухне, - проговорил Либерт. «Если не сделаешь быстро – оно испортится», - мысленно закончили сравнение остальные.
Либерт был тем человеком, которого отрядил для участия в контрабанде Ганс Ремарио. Лоуренс не возражал; конечно же, Хоро и Нора тоже были не против.
Не возбудив особого любопытства у сонно зевающих стражей, они прошли через ворота и без приключений покинули Рубинхейген.
Лоуренс был в своем обычном одеянии торговца; Либерт предпочел дорожное платье, какое городские торговцы надевают, выезжая поохотиться; Хоро вновь предстала монахиней, ну а Нора выглядела как всегда.
Однако ни Лоуренс, ни Либерт не взяли свои повозки. Либерт ехал верхом на коне, Лоуренс, подсадив Хоро на другого коня, вел его под уздцы. Дорога впереди лежала очень плохая, и повозки их бы только задержали.
Нора со своими семью овцами и пастушьим псом Энеком вела всю группу на северо-восток, в сторону Рамторы.
Дорога была совсем как та, что вела из Поросона, - она не пользовалась любовью путников, и четверка за целый день не встретила ни души.
Разговоров они тоже не вели, так что единственными звуками, доносившимися до их ушей, были лишь звон колокольчика Норы да блеяние овец.
Что-то напоминающее беседу началось лишь к закату, когда Нора остановилась на привал, а Либерт с ней не согласился. У Либерта были чуть раскосые глаза и гладкие светлые волосы, и в целом он казался типичным юным торговцем, которому доверили важное дело и который был от этого в восторге. Сейчас он принялся нервно требовать, чтобы до привала группа прошла еще вперед.
Однако Либерту не хватало опыта дороги. Как только Лоуренс разъяснил ему, как работают пастухи и насколько опасно двигаться ночью, Либерт оказался на удивление сговорчив. Возможно, он и нервничал, но, по крайней мере, он не был безмерно упрям.
А когда Либерт искренне извинился, Лоуренс решил, что, скорее всего, в обычной обстановке это хороший человек.
– Прошу прощения. Это все нервы, я думаю.
В руках Либерта сейчас была судьба Гильдии Ремарио. Под одеждой он надежно укрывал письмо, по которому ему должны были передать золото на шестьсот румионов. Даже Ремарио, его господин, сейчас, должно быть, молитвенно сжимал руки у себя в Рубинхейгене.
– Что ж, у тебя ведь, в отличие от меня, сейчас целая гильдия на плечах. Понятно, что ты нервничаешь, - заметил Лоуренс. Либерт с облегчением улыбнулся.
Ночь прошла спокойно, настало утро.
Многие горожане считают утреннюю трапезу роскошью и не завтракают вообще – но те, кто живет дорогой, привыкли есть по утрам.
Именно поэтому, когда четверка двинулась в путь, все, кроме Либерта, на ходу жевали лепешки и вяленое мясо.
Вновь остановились они незадолго до полудня.
Они стояли на вершине холма. Дорога у них под ногами шла на восток и, взбежав на следующий холм, сворачивала к югу. Все вокруг зеленело травой - сплошной ковер, куда ни глянь. Для овец тут был рай.
Однако дорога сворачивала прочь от места их назначения. К северу у самого горизонта едва виднелась зеленая полоска леса, а на западе, там, где она кончалась, можно было различить скалистые кручи.
Четверке предстояло пройти между горами и лесом, по лугам, где не ступала нога путешественника и не проезжало колесо повозки.