Волчица лунного князя
Шрифт:
Схватив Михаила за шкирку, Ариан тащит его через зал в противоположную лестнице сторону. Пинком открывает дверь в стене и утаскивает вопящего Михаила. Крики отдаются эхом, посетители переглядываются. Даже официанты в растерянности, и я глупо хлопаю ресницами.
Придерживая манто, срываюсь с места. Запнувшись на высоких каблуках, едва удерживаюсь за чей-то стул. Выровнявшись, бросаюсь дальше. При спуске по тёмной лестнице приходится держаться за стену.
Внизу кричат. Под дружный цокот каблуков пробегаю коридор и выскакиваю на задний двор ресторана. Одного
— Что ты сказал? Попробуешь повторить?
— Нет, — стонет-рыдает Михаил.
— А может, тебе язык отрезать?
— Простите, простите, — лепечет Михаил, и пинок впечатывает его в асфальт.
— Как ты посмел что-то вякать, ничтожество, — рычит Ариан, дёргает Михаила за шиворот. — Ну, попробуй мне это в глаза повторить, тряпка!
Воздух тяжёлый и наэлектризованный, точно перед грозой. Исходящие от Ариана волны ярости ощутимы физически. Подвывая, Михаил стелется перед ним, даже, вроде, силится поцеловать ботинки разбитыми в кровь губами, мямлит:
— Прости, прости, больше не посмею.
Как-то заметив меня сквозь щёлки заплывших глаз, Михаил распластывается по земле:
— Тамара, Тамара, защити.
Застыв на томительно долгое мгновение, Ариан оборачивается. В глазах пылают две луны.
— У него дети, — тихо напоминаю я. — Пусть ползёт.
— Ползи. — Пинок Ариана отшвыривает Михаила на три метра, и ещё метра два тот едет по асфальту половиной лица. — Рядом с ней увижу, пакость о ней услышу — голову отверну.
Михаил, подвывая, ползёт прочь. В его движениях и впрямь есть что-то змеиное.
У меня приступами перехватывает дыхание, и когда взгляд сталкивается со взглядом Ариана, больше не могу оторваться от его лица — бледного, точно высеченного из камня, с медленно чернеющими глазами. Как же он прекрасен! Он приближается плавно и величественно, хищно, и у меня опять дрожат ноги, я вся дрожу и горю.
Ариан обхватывает моё лицо ладонями и впивается в губы. Не даёт дышать, крадёт дыхание этим поцелуем, и сердце, и душу. Обнимает неистово. Прижимает к стене. И я прижимаюсь к нему, выгибаюсь навстречу. Ариан целует моё лицо, шею, в его руках трещат трусы, и я по первому же толчку его ладони вскидываю ногу. Подол соскальзывает с кружева чулок. Ариан расстёгивает штаны, и нет для меня звука слаще и соблазнительнее этого, предвещающего соединение.
Я вскрикиваю от каждого движения, цепляюсь за волосы, ощущая зубы и поцелуи на шее. Задыхаюсь от удовольствия, пока Ариан снова и снова берёт меня, нашёптывая: «Тамара». Никто не произносил моего имени так сладко. Впиваюсь в плечи, под пальцами бугрятся его мышцы в такт мощным толчкам восхитительно идеального ритма.
Развалившись на диванчике, я не могу плотно сдвинуть ноги: после бурного воссоединения на улице мы зашли в туалет привести себя в порядок, и… задержались повторить.
— Просто удивительно, что нас после всего случившегося не выгнали, — шепчу я.
Столики вокруг нас пусты, осталось лишь несколько посетителей в углах зала.
— Это мой ресторан, — Ариан притягивает мою руку и целует запястье.
— Аа… Я так понимаю, Михаил будет отлучён от любимого места отдыха и ведения переговоров.
— Да, теперь он здесь нежеланный гость.
— Из города только не выгоняй, подумай о его семье.
Судя по задумчивому виду Ариана, из города он Михаила думал попереть.
— Хорошо, не буду. — Ариан прижимается губами к моему запястью.
— Ты меня любишь? — Я замираю в ожидании ответа.
— Да. — Ариан печально улыбается. — Разве это не очевидно?
— Нам, глупым женщинам, часто нужны слова.
— Я люблю тебя, — грустно повторяет Ариан, и от этой интонации ёкает сердце. — Так лучше?
— Да, но почему так печально?
— Потому что совершенно непонятно, любишь ли меня ты. И я не знаю, что с этим делать.
К сожалению, не могу похвастаться тем, что в моём к нему отношении что-то очевидно. Опускаю взгляд. От неловкого молчания нас спасает официант, несущий традиционный для оборотней стейк и мороженое для меня. После сегодняшнего буйства мне надо охладиться.
Когда солнце только выбирается из-за горизонта, свет у него холодный, будто не нагревшийся после бега в космическом холоде. Ночная чернота давит сверху, подмигивает, но кромка темноты расплавляется на фиолетово-лиловые оттенки, размешивается голубым, алым и, наконец, тёплым жёлтым.
— Раньше, когда встречала рассвет на улице, для меня он был… символом одиночества. — Запрокидываю голову на плечо Ариана.
Заднее сидение его кабриолета очень удобно, и при открытом верхе вид на всходящее над полями солнце просто чудесный. А уж когда от ночной прохлады спасает тёплое тело с одной стороны и верблюжий плед сверху, рядом контейнеры с бутербродами от шеф-повара, пара бутылок отменного вина и бокалы… то чудесность несоизмеримо усиливается.
Ариан не спрашивает, почему так, целует в висок и шепчет:
— Для меня тоже… Осмысленно я встречал рассвет только в одиночестве, когда от тоски невозможно было уснуть.
— А меня выгоняли из дома, и я бродила до утра, а потом смотрела на восходящее солнце с большого моста через реку и думала, не лучше ли спрыгнуть вниз.
— Хорошо, что не спрыгнула. — Он переплетает наши пальцы. — Иначе у меня никогда бы не было этого тёплого рассвета с тобой.
— Ты меня соблазняешь.
— Боюсь, что да… Ладно, — произносит он прежде, чем успеваю спросить, чего боится. — Нам пора: тебе принять душ и поспать перед сражением за твой дар и сердце, а мне подготовить всё это старомодное безобразие.
— Но в Лунном мире сейчас наступает время сна.
— Вот именно: самое время спать. — Ариан снова целует меня в висок, в макушку и обнимает крепко-крепко. — Мне безумно нравится сидеть с тобой, но идти надо.
Холодок пробегает по нервам. Смотрины, состязание, выбор… передышке конец, пора нырять в мучительные раздумья.