Волчица лунного князя
Шрифт:
Идеи справедливого распределения, которым следует Ариан, заразительны: погуляв с Пьером, я не могу не пригласить Ламонта. Он отвечает восторженным взглядом, словно это предложение — обещание выбрать его. И, накинув на меня манто, обхватывает за талию.
Сопровождаемые злобным взглядом Михаила, мы покидаем ресторан.
— Жутко представить, сколько стоит всё это освещение, — замечает Ламонт в сторону многочисленных фонарей, гирлянд и светящихся витрин и вывесок.
— Здесь нет такой прекрасной луны.
— Что
— Намекаешь, что я неплохо бы смотрелась в вашей стае?
— Я прямо об этом говорю: ты была бы украшением моей семьи.
— Но вы предпочитаете ходить в волчьем облике.
— И ты была бы единственной богиней человеческой красоты. Конечно, в то время, которое жила у нас. Ты же наверняка захочешь вести дела в Сумеречном мире.
— А ты?
— Ради тебя я готов хоть в Солнечный мир уехать.
— Громко сказано.
Остановившись, Ламонт меня притягивает, скользит ладонью между спиной и манто.
— Тамара, не знаю, какими глупостями забита твоя голова, но точно говорю: ты шикарная женщина. Ради таких сражаются, даже если они не обладают лунным даром. А ты шикарная женщина и жрица, ты… как бриллиант. Нет, просто бриллианты на самом деле не так дороги, скорее, как красный алмаз — самый редкий и дорогой камень мира. За тебя даже состязаться — счастье, а уже если выберешь…
Умом-то не верю, что настолько хороша, но послушать об этом очень и очень приятно. А когда пламенная тирада заканчивается поцелуем, приятно вдвойне.
Ламонт предусмотрительнее Пьера: мы гуляем по центру, сидим на скамейках, болтаем, бросаем монетки в фонтаны, любуемся подсветкой величественных старинных зданий и целуемся-целуемся-целуемся, точно подростки, но остаёмся так близко от ресторана, что когда я жалуюсь на усталость, Ламонт подхватывает меня на руки и через пятнадцать минут ставит перед своим автомобилем.
Наш поцелуй прерывает хлопок ресторанной двери: это Михаил, волокущийся за женой и её мрачными родителями. Но Ламонт, взахлёб целующий меня, не даёт отвлекаться, и я расслабляюсь в его руках, позволяю прижать себя к дверце пассажирского места. Целоваться Ламонт умеет, и я не могу различить, что говорит интересующее семейство.
Когда Ламонт отпускает, на крыльце уже пусто. Его губы пылают, глаза мерцают зелёными звериными зеркалами, а пальцы, скользящие по моим вискам, скулам подбородку и губам дрожат от страсти. Ламонт крепко прижимается ко мне, не оставляя сомнений в своём желании.
— Слишком соблазнительная, — шепчет он. — И с каждым днём всё слаще.
— Что?
— У тебя очень привлекательный запах. Как у женщины. И чем ближе к овуляции, тем он заманчивее. Я бы хотел быть рядом в этот момент.
Лицо обжигает прилившей кровью. Ох, не зря меня Ариан «Антикобелином» обрабатывал.
— Не смущайся. Это достоинство, а не недостаток. Твоему мужу очень повезёт.
— Так он привыкнет… наверное.
— Вряд ли. — Ламонт оглаживает мои плечи, снова пристально ощупывает взглядом миллиметр за миллиметром, словно пытается впечатать мой образ в память. — Я бы очень хотел, чтобы ты выбрала меня и дала возможность это доказать.
Я нервно улыбаюсь. Судорожно вдохнув, Ламонт запрокидывает лицо к небу. Коротко сжав мои плечи, оттягивает от машины и открывает дверцу.
— Поехали, пока я не потерял контроль.
Весь путь он пристально смотрит на дорогу и покусывает губу. А я любуюсь: красавец ведь. Хоть сейчас на обложку журнала. И торс у него роскошный, это даже костюм не скрадывает.
На парковке возле гостиницы Ламонт заглушает мотор и придвигается ко мне. Очерчивает скулу. Медленно наклоняется, следя за выражением лица мерцающими зелёными глазами.
Глубокий, подчиняющий поцелуй ввергает в трепет, я выгибаюсь, впиваясь в мягкие волосы Ламонта, упоённо целуя его, и его рука сжимает грудь, скользит ниже, под подол. Он не Пьер, равнодушен к кружевам на резинках чулок, сразу проникает к цели, ласкает сквозь сеточку трусиков, вторя танцу языка в моём рту, и меня захлёстывают волны жара. Царапая сидение, сжимая волосы Ламонта, я задыхаюсь от судорожных волн удовольствия, и он склоняется, целует мою шею и грудь, продолжая двигать пальцами, пока я не сдаюсь с томным хриплым стоном. Меня трясёт от полученного удовольствия, от самого факта, что я его получила так.
— З-зачем?
— Не мог оставить девушку после вечера со мной неудовлетворённой, — шепчет на ухо Ламонт. — И считай это обещанием горячих дней и ночей.
Он запечатывает обещание поцелуем и вылезает из машины, чтобы проводить до дверей в гостиницу. Весьма кстати: ноги меня не держат.
Растерянная, иду за ним. Нас нагоняет Ксант. Я жгуче краснею, понимая: случившееся он видел, ну, в крайнем случае, понял по запаху.
И я крайне благодарна, что он об этом не упоминает: я бы сгорела со стыда. И, привалившись к двери в мою комнату, я продолжаю краснеть.
Сначала казалось, идея выдать меня за оборотня по моей доброй воле бредовая, потому что я не захочу замуж ни за кого из этих мохнатых. Потом казалось, что стаи подсунули мне бракованных мужчин, а теперь глаза разбегаются: они же все классные.
Ну, может, и не все, но после двух свиданий я вся запутанная, что же будет дальше?
И ещё… кажется, мне интересно посмотреть на Дьаара в реалиях Сумеречного мира. Как здесь покажет себя молчун и неистовый хищник?
Тёмно-зелёное кружевное платье, обтянувшее шею, грудь и бёдра, ниспадающее к щиколоткам свободными складками, но оставившее голой спину, наводит на мысль, что наряды на свидания подобраны обдуманно: к Пьеру алое и кружева — страсть. Для Ламонта белое — ведь в его стае поклоняются белому цвету. А стая Дьаара любит холмы, поэтому я в зелёном. А на руках — тяжёлые браслеты из белого золота, как напоминание о луне. Волосы на этот рез мне заделывают ассиметричной ракушкой, выведя завитые пряди на плечо и грудь.