Волчицы из Машкуля
Шрифт:
— О! Какой же вы еще ребенок! — сказала ему Мари. — Почему бы вам, совершив столь храбрый поступок и оказав нам с риском для жизни такую неоценимую услугу, не признаться моему отцу в вашем желании, что выглядело бы так естественно: «Нельзя ли мне остаться у вас до утра, ввиду того что сегодня вечером я не могу вернуться к моей матери?»
— О! Я бы никогда не посмел! — воскликнул Мишель, вытянув руки по швам, как человек, которому сделали предложение, о каком он никогда не думал.
— Но почему же? — спросила Мари.
— Потому что ваш отец мне кажется таким суровым!
— Мой отец! Но он же самый отзывчивый человек на свете! К тому же разве вы не наш друг?
— О! Мадемуазель, как вы добры ко мне, причисляя к своим друзьям!
Затем, осмелев, он сделал шаг вперед и спросил:
— Вы считаете, что я это заслужил?
Мари слегка покраснела.
Еще несколько дней назад она бы без колебаний ответила Мишелю, что считает его своим другом и почти постоянно, днем и ночью, думает о нем; но за последние дни любовь так изменила ее, что Мари неожиданно для себя стала вдруг стыдиться таких своих чувств, какие она, по своей наивности, раньше не считала себя способной испытывать. По мере того как в ней просыпалась женщина со всеми неведомыми ей до сих пор ощущениями, она начала понимать, насколько могли показаться вызывающими ее манеры, привычки и необычные словечки в ее речи, — результат странного воспитания, полученного в замке; и с чисто женской интуицией она поняла, как много ей надо приложить усилий, чтобы обрести недостававшие ей качества, в которых она, услышав подсказку своего любящего сердца, ощущала первейшую потребность.
Случилось так, что Мари, до сей поры даже никогда не помышлявшая скрывать свои мысли, пришла к выводу, что в некоторых случаях девушка должна не то чтобы лгать, но, по крайней мере, отвечать уклончиво, пряча свои чувства за самыми избитыми фразами.
— Но мне кажется, — ответила девушка молодому барону, — что вы достаточно для этого потрудились.
Затем, не давая ему времени подумать над ее словами, что могло повернуть их разговор в скользкое русло, она продолжала:
— Ну, посмотрим, сможете ли вы доказать, что ваш аппетит так сильно разыгрался, как вы недавно утверждали, если съедите это крылышко.
— Но, мадемуазель, — простодушно ответил Мишель, — я уже объелся!
— О! Какой же вы плохой едок! Исполните мое желание или я уйду, ибо пришла я сюда только затем, чтобы вам услужить!
— Мадемуазель, — произнес Мишель, протягивая к Мари обе руки, в одной зажав вилку, а в другой — кусочек хлеба, — мадемуазель, вы не совершите такой жестокости по отношению ко мне! О! Если бы вы знали, как мне было грустно и каким несчастным человеком я себя считал, пока в течение целых двух часов находился здесь в полном одиночестве!
— Вероятно, потому, — рассмеялась Мари, — что вы умирали от голода.
— О! Нет, нет, нет, дело не только в этом! Представьте себе, что отсюда я мог видеть, как вертелись вокруг вас все эти офицеры…
— Вы сами виноваты! Вместо того чтобы укрыться в этой старой башне как нелюдим, вам следовало остаться в гостиной, пройти вместе с нами в столовую и отобедать за столом, как всякий честный христианин; вы бы тогда услышали, как мой отец и генерал Дермонкур предавались воспоминаниям о героических подвигах, и от их рассказов у вас бы мурашки побежали по коже; вы бы смогли наблюдать, как расправлялся с едой наш кум Лорио — так его зовет наш отец, — поверьте, это зрелище тоже необычайное!
— Ах! Мой Бог! — воскликнул Мишель.
— Что? — спросила удивленно Мари.
— Метр Лорио из Машкуля?..
— Метр Лорио из Машкуля, — повторила Мари.
— Нотариус моей матери?
— Да, да, именно он, — заметила Мари.
— Он здесь? — спросил молодой человек.
— Несомненно, он здесь… И даже, к слову будет сказано, — продолжала сквозь смех Мари, — знаете ли вы, почему он пришел или скорее что привело его к нам?
— Нет.
— Он пришел за вами.
— За мной?
— По поручению баронессы.
— Но, мадемуазель, — воскликнул испуганным голосом Мишель, — я вовсе не собираюсь возвращаться в Ла-Ложери!
— Почему?
— Но… меня там держат взаперти потому, что хотят разлучить… с моими друзьями!
— Ба! От Ла-Ложери до Суде так близко!
— Да, но от Ла-Ложери до Парижа намного дальше, и баронесса хочет увезти меня в Париж. Вы, надеюсь, не сказали нотариусу, что я нахожусь в вашем доме?
— Боже упаси.
— О! Мадемуазель, как я вам благодарен!
— Не стоит благодарности, я и сама об этом не знала.
— Но теперь, когда вы узнали…
Мишель не решился закончить свою мысль.
— И что?
— Мадемуазель, не говорите ему, — ответил смущенно Мишель.
— Ах! Честное слово, господин Мишель, — сказала Мари, — я хочу вам признаться…
— Говорите, мадемуазель, говорите скорее!
— Хорошо; мне кажется, что, будь я мужчиной, ни при каких обстоятельствах присутствие метра Лорио не могло бы меня чересчур смутить.
Мишель, казалось, призвал на помощь все свое мужество, чтобы принять решение.
— Да, вы правы, — произнес он. — Я сейчас объявлю ему, что никогда не вернусь в Ла-Ложери.
В это мгновение молодые люди вздрогнули: кухарка громко звала Розину.
— О Боже мой! — воскликнули они, одновременно охваченные страхом.
— Вы слышите, мадемуазель? — сказала Розина.
— Да.
— Меня зовут.
— Мой Бог! — воскликнула Мари и, вскочив на ноги, уже приготовилась было бежать вниз. — Вдруг внизу догадаются, что мы здесь?
— Ну и что? Я не вижу ничего плохого, если они догадаются или узнают, — сказала Розина.
— Конечно… но.
— Послушайте, — сказала Розина.
В комнате на некоторое время стало тихо. Голос кухарки доносился уже издалека.
— А теперь, — продолжала Розина, — она меня ищет в саду.
И Розина собралась спускаться вниз.
— О нет, ты же не можешь уйти без меня, — сказала Мари, — надеюсь, ты не оставишь меня одну!
— Но, — простодушно ответила Розина, — мне кажется, что вы здесь вовсе не одна: вы же останетесь с господином Мишелем.