Волчицы из Машкуля
Шрифт:
Предложив гостям пройти в гостиную, маркиз, по всей видимости, лишь хотел сменить обстановку, ибо, вставая из-за стола, он приказал Розине и кухарке последовать за ним, прихватив бутылки с ликерами, и расставить в гостиной рюмки по числу гостей.
Затем, напевая известный мотив из «Ричарда Львиное Сердце» и не обращая внимания на то, что генерал отвечал ему припевом из «Марсельезы», вероятно впервые прозвучавшей в стенах замка Суде, старый дворянин, наполнив рюмки, уже приготовился было вступить в полемику по поводу Жонеского договора, не включавшего, по мнению генерала, шестнадцати статей, когда гость показал ему пальцем на стрелки часов.
Рассмеявшись, Дермонкур сказал, что подозревает достойнейшего дворянина в желании привести своих врагов в оцепенение с помощью услад новой Капуи, и маркиз, оценив по достоинству шутку генерала, поспешил откликнуться на пожелание гостей и развести их по комнатам, приготовленным им для ночлега, а уже затем и сам отправился на покой.
Маркизу де Суде после воспоминаний о ратных подвигах и разговоров о былых сражениях, что заполнили весь вечер, приснился сон, будто он снова воюет.
Он участвовал в такой битве, по сравнению с которой сражения под Торфу, Лавале и Сомюре показались бы детскими забавами; под градом пуль и картечи он вел свой отряд на штурм редута и уже было водрузил белое знамя в самом центре вражеского укрепления, когда неожиданный стук в дверь комнаты помешал его подвигу.
Маркизу, еще не совсем пробудившемуся ото сна со всеми продолжавшими его преследовать грезами, стук в дверь показался грохотом пушек. Однако мало-помалу его прекрасный сон заволокло туманом, достойный дворянин открыл глаза и, вместо поля битвы, усеянного обломками лафетов, вместо лошадей, бьющихся в предсмертной агонии, вместо тел убитых солдат, по которым, как ему снилось, он вел своих воинов, увидел, что спит на своей деревянной крашеной кушетке под скромным белым перкалевым пологом с красной каймой.
В дверь снова постучали.
— Войдите! — крикнул маркиз, протирая глаза. — Честное слово, генерал, вы вовремя пришли: еще две минуты, и вам бы пришел конец!
— Как это?
— Да я пронзил бы вас шпагой.
— Вот вам, мой достойный друг, в качестве реванша, — произнес генерал, протягивая ему руку.
— Именно так я и понимаю реванш… Вы смотрите с удивлением на скромное убранство моей комнаты, вы поражены ее убогим видом. Да, моей грустной комнате с голыми стенами, моим жалким стульям и полу, не прикрытому ковром, далеко до шикарных апартаментов, где проживают ваши парижские вельможные друзья. Что же вы хотите? Я провел треть моей жизни на войне, а вторую треть в нужде, и вот эта кушетка с тонким волосяным матрацем кажется мне роскошью, достойной моей старости… Но что же, мой дорогой генерал, привело вас ко мне в такую рань? Ибо мне кажется, что рассвет наступил совсем недавно, не более часа назад.
— Мой дорогой хозяин, я пришел с вами проститься.
— Как, уже? Вот какова жизнь! Стойте, я должен вам признаться, что вчера, когда вы прибыли в мой дом, я относился к вам с большим предубеждением.
— Правда? А ваше лицо было таким приветливым!
— Ба! — ответил, рассмеявшись, маркиз, — вы же были в Египте, неужели посреди дышавшего прохладой гостеприимного оазиса вам не стреляли в спину?
— Черт возьми! Еще бы! Арабы считают оазис лучшим местом для устройства засады.
— Так вот, каюсь, вчера вечером я немного походил на араба и я говорю: mea culpa [3] . К тому же, меня искренне огорчает, что вы так скоро меня покидаете.
— Потому что вы меня еще не познакомили с самым таинственным уголком вашего оазиса!
— Нет, потому что ваша прямота, честность и наши общие воспоминания об опасностях, каким мы подвергались, сражаясь друг против друга, настроили меня — я не знаю почему, но сразу же — на дружеский лад по отношению к вам…
3
Моя вина (лат.).
— Слово дворянина?
— Слово дворянина и солдата.
— Хорошо, мой дорогой недруг, я отплачу вам тем же, — сказал генерал. — Я приготовился к встрече с усыпанным пудрой сухим, старым чванливым эмигрантом, напичканным допотопными предрассудками…
— И вы увидели, что можно быть напудренным и не иметь предрассудков.
— Я встретил честное, открытое сердце, общительный характер… Ба! Скажем одним словом — жизнерадостного человека с утонченными манерами, которые обычно исключают все вышеперечисленное. Случилось так, что вы очаровали старого ворчуна, и он полюбил вас всей душой.
— Мне приятны ваши слова. Послушайте, без всякой задней мысли я предлагаю вам остаться у меня еще на день.
— Невозможно.
— Ну, что ж, на это нечего возразить, но, по крайней мере, дайте слово, что вы навестите меня, когда наступит мир, если, конечно, мы еще будем живы.
— Как? Когда наступит мир? А разве у нас идет война? — спросил, рассмеявшись, генерал.
— У нас сейчас нет ни мира, ни войны.
— Да, мы находимся точно посередине.
— Ну тогда встретимся, когда эта середина окажется позади…
— Даю вам слово.
— Я его принимаю.
— Ну хорошо, поговорим как разумные люди, — сказал генерал, взяв стул и усаживаясь в ногах у постели старого эмигранта.
— Не имею ничего против, — ответил маркиз. — Один раз не в счет.
— Не правда ли, вы любите охоту?
— Страстно.
— А какую охоту?
— Любую.
— Но что-то вы любите больше?
— Охоту на кабана… Она мне напоминает охоту на синих.
— Благодарю вас.
— У кабанов и синих одинаковая сила удара.
— А что вы скажете про охоту на лис?
— Фи! — заметил маркиз, с пренебрежением вытянув нижнюю губу, словно принц Австрийского дома.
— О! Это прекрасная охота, — сказал генерал.
— Я ее оставляю Жану Уллье — у него прекрасный нюх и потрясающее терпение, — он может часами сидеть в засаде, поджидая добычу.
— Скажите, маркиз, ваш Жан Уллье может еще кого-нибудь выслеживать, кроме лис?
— Ну, он и в самом деле прекрасно выслеживает любую дичь.
— Маркиз, я бы хотел, чтобы вы полюбили охоту на лис.