Волки на переломе зимы
Шрифт:
– Думаю, что мне лучше будет на некоторое время остаться здесь. – Он сообщил, что находится в «Фейрмонте», а теперь решил дождаться возвращения Джима.
– Слава богу, – ответила Грейс.
И слава богу, что она не настояла на том, чтобы он приехал в дом на Русском холме.
Уже во вторник полицейские публично объявили, что Блэнкеншип был прямо причастен к убийству молодого священника в Тендерлойне. Это было установлено по многочисленным уликам, обнаруженным в компьютерах, а также испачканным кровью обуви и оружию, найденным в доме Блэнкеншипа. Теперь полиция и пресса, несомненно, должны были взяться за отца Джима Голдинга. Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений в том, что в подвале дома на Аламо-сквер готовили тот самый «супер бо», которым буквально залиты были Сан-Франциско и его престижные пригороды и из-за которого случилось очень много смертей и тяжелых заболеваний. К тому же уже предварительное изучение пятен крови позволило сделать заключение о том, что многочисленные жертвы должны были истечь кровью на месте, но трупы все равно вывезли.
Ройбен решил не ждать больше Джима – слишком уж сильно он волновался. Поэтому он сел в машину и поехал на юг, в Кармил. Лаура вызвалась приехать и составить ему компанию, но он отказался, так как нужно было не только найти Джима, но и поговорить с ним с глазу на глаз.
Всю вторую половину дня и весь вечер Ройбен тщетно ходил по Оушен-авеню, заходил во все рестораны и магазины в поисках брата. Он посетил все большие и малые гостиницы. Заглянул в католическую церковь и к миссионерам. Джима нигде не оказалось. Потом он невесть сколько прошагал под яростным ледяным ветром по пляжу и ушел оттуда, лишь когда совсем стемнело.
Во всем городе уже включили уличное освещение, а над белыми песками навис густой туман. Ройбен замерз и ощущал себя маленьким и жалким. Закрывая глаза, он не слышал ни ветра, ни проезжающих машин, ни рокота волн, разбивавшихся о берег. Он слышал только тихий безнадежный плач Джима в гостиничном номере перед тем, как они отправились истреблять преступников, перед пиром в честь Двенадцатой ночи.
– Господь Всеблагой, сделай так, чтобы он не страдал из-за этого, – беззвучно молился Ройбен. – Сделай так, чтобы это не сломило его совесть, не лишило его воли продолжать свое дело.
Утром в среду Грейс сообщила, что от Джима до сих пор никаких вестей – ни дома, ни в приходе, ни в епархии.
Все это, в общем-то, можно было понять. Но мать уже начинала сходить с ума от страха за сына. И Ройбен продолжил поиски.
Ночью позвонила Билли. До нее дошли слухи о том, что отец Джим Голдинг из церкви Святого Франциска Губбийского собирается открыть приют и лечебницу для подростков-наркоманов наподобие сети лечебниц «Диланси-стрит».
– Слушайте меня внимательно, Ройбен Голдинг, – потребовала она. – Может быть, вы и впрямь лучший из свободных очеркистов с эпохи Чарльза Лэма, но мне нужен эксклюзивный материал. Это же ваш брат! Подойдите к нему и точно выясните, что происходит. Я слышала, что он уже получил миллионное пожертвование на центр для лечения наркоманов. Нам необходима большая содержательная статья обо всей его программе.
– Билли, я обязательно напишу ее, когда найду Джима. Сейчас просто-напросто никто не знает, где он находится. О, господи! Я не могу сейчас говорить.
– С вами-то что случилось?
– Ничего. Я перезвоню вам. – Не мог же он сказать редактору, что вдруг вспомнил о лежавшем в багажнике его «Порше» зеленом мешке для мусора, набитом деньгами.
И все это время он беззаботно бросал машину на стоянках Сан-Франциско и Кармила!
В четверг он рано утром, еще до рассвета, выехал в Сан-Франциско и оказался в канцелярии прихода Святого Франциска Губбийского, как только она открылась.
– Мисс Молли, – сказал он пожилой секретарше, выложив на ее стол тяжелый мешок с деньгами, – это анонимное пожертвование на реабилитационный центр для молодежи. Я с удовольствием рассказал бы подробности, но, увы, мне больше нечего сказать.
– Ну, да, Ройбен, ничего больше сказать вы не можете, – двусмысленно ответила она, даже не поднимая на него взгляда, и тут же потянулась к телефону. – Я звоню в банк.
«Проклятье, я ведь репортер, – подумал Джим, выйдя на улицу. Он старательно поддерживал в себе надежду и молился за то, чтобы найти Джима в церкви. – Никто не сможет заставить меня выдать мои источники. А Джима нигде нет». Позвонив Грейс, он убедился, что да, он так и не объявлялся. Его слова о том, что он останется в «Фейрмонте», очень обрадовали мать.
Он лег поспать, но вскоре после полудня его разбудил звонок от Феликса.
– Послушай, я знаю, что у тебя пропал брат и ты очень тревожишься, – сказал он, – но все же не мог бы ты сейчас вернуться домой?
– Зачем? Что случилось?
– Ройбен, сюда пришла девочка. Сказала, что убежала из дому и хочет видеть тебя. И ни с кем, кроме тебя, не хочет говорить.
– О боже, это, конечно, Сюзи Блейкли! – воскликнул Ройбен.
– Нет, это не Сюзи, – ответил Феликс. – Этой девочке лет двенадцать. Англичанка. Во всяком случае, говорит с очаровательным английским акцентом. Ее зовут Кристина. Она настоящая леди, пусть еще маленькая, но все же плачет с тех пор, как вошла в дом. Она промокла, как котенок, выброшенный на улицу! До Нидека она добиралась на автобусах с четырьмя пересадками, а здесь ее нашли Лесные джентри, когда она со своим рюкзачком брела по дороге. В туфельках из лаковой кожи. Элтрам привел ее к нам, и мы как можем стараемся успокоить ее. Она была здесь на Зимнем пиру, то есть на рождественском приеме, и я даже вспомнил, что видел ее с учительницей, но свою фамилию она не говорит.
– Подождите… Я знаю, о ком вы говорите. Учительница, ее мать, в деревне ходила в очень красивой старомодной шляпе. Блондинка с длинными волосами.
– Да, она самая. Приезжала с целым классом из Сан-Рафаэля. Но что именно была за школа, я не знаю. У нее была не только шляпа замечательная, но еще и очаровательный винтажный костюм от Шанель. Незабываемая женщина. Очень симпатичная. Ройбен, так что это за девочка?
– Феликс, пожалуйста, скажите ей, чтобы не беспокоилась, что ее никуда не отправят. И позаботьтесь о том, чтобы она сама не ушла. Скажите ей, что я еду и постараюсь нигде не задерживаться.
30
Ройбену показалось, что никогда еще дорога из Сан-Франциско в Нидек-Пойнт не отнимала у него столько времени. И всю дорогу он молился, чтобы это оказался тот самый Божий дар Джиму, о котором он сразу подумал.
Когда он подъехал к дому, бросил автомобиль у парадного входа и взбежал по ступенькам крыльца, уже совсем стемнело.
Кристина оказалась в библиотеке; чопорно выпрямившись, она сидела на честерфильдовском диване у камина. Ей предлагали поужинать, хотя Лиза заранее сказала, что ребенок к еде не притронется. А сейчас Кристина снова плакала, комкая в руках насквозь промокший носовой платочек.
Она была изящной и даже хрупкой, тонкой в кости, ее прямые светлые волосы, отброшенные назад, удерживала только черная лента в рубчик. Одета она была в хорошенькое ярко-синее платье колоколом с белыми манжетами и рукавами, белые чулки и черные туфли-лодочки из лаковой кожи. Естественно, она была совершенно сухая. Лиза успела объяснить Ройбену, что всю ее одежду выстирали и прогладили.
– Очаровательное существо, – сказала Лиза. – Я приготовила ей спальню на втором этаже, но, если вы решите, можно будет забрать ее в наше крыло.