Волки на переломе зимы
Шрифт:
Когда отец доставал из сундука все эти сокровища, Ройбен подумал, что наверняка он хранил их там все эти годы, и застелил кровать этим покрывалом, потому что решил, что здесь это можно сделать.
Хотя Фил и уверял, что ему совершенно не нужна большая телепанель, висевшая над камином, вскоре оказалось, что телевизор постоянно работает с включенным звуком и воспроизводит один за другим DVD из его собрания, которое он называл коллекцией великих фильмов.
Передвижение по неровным тропинкам тоже не должно было вызывать у Фила каких-либо трудностей. Порывшись все в том же сундуке, он извлек оттуда очередную фамильную реликвию – дубинку, принадлежавшую все тому же Эдварду О’Коннелу. С одного конца эта толстая прекрасно отполированная палка увенчивалась тяжелым набалдашником, которым, вероятно, было удобно бить по головам, в целом же из нее получилась прекрасная трость для дальних прогулок, во время которых Фил надевал на голову мягкую шерстяную кепку из наследства все того же Эдварда О’Коннела.
С кепкой на голове и тростью в руке Фил часами пропадал в обширных нидекских лесах, невзирая на погоду – хоть в солнце, хоть в дождь, – и возвращался, случалось, намного позже ужина. В таких случаях Лиза усаживала его за стол в кухне и заставляла съесть тушеного мяса с хлебом. Лиза приходила во флигель и по утрам, с завтраком для Фила, но частенько он уходил гулять еще раньше. В таких случаях она оставляла еду на кухне и лишь застилала его постель, убирала в доме.
Ройбен много раз подходил к флигелю, намереваясь поговорить с отцом, но каждый раз заблаговременно замечал, что тот энергично колотит по клавишам компьютера, и, немного постояв снаружи, возвращался вверх по склону. Ближе к концу недели к Филу стали заглядывать то Сергей, то Феликс, чтобы наскоро перекинуться какими-то соображениями об истории человечества, или о поэзии, или о драме. Феликс позаимствовал у Фила двухтомник Э.К. Чемберса «Средневековый театр» и часами сидел в библиотеке, упиваясь ее содержанием и восторгаясь меткостью заметок, которые Фил в обилии делал на полях.
Все должно было получиться – собственно, для того и делалось, – и Феликс посоветовал Ройбену больше ни о чем не тревожиться.
Важно было и то, что все Почтенные джентльмены питали к Филу искреннюю симпатию и по-настоящему обрадовались, когда однажды он явился в столовую, где все обитатели дома сидели за вечерней трапезой.
Лиза чуть ли не силой усадила Фила за стол, и началась интереснейшая беседа об особенностях шекспировской лексики и стиля, которые, хотя многие и принимают их ошибочно за характерные черты литературы той эпохи, вовсе не типичны для нее, их можно даже счесть мистическими; именно такие вещи и интересовали Фила сильнее всего. Маргон знал наизусть большие куски текста из разных шекспировских произведений, и они с наслаждением перебрасывались цитатами из «Отелло». Но превыше всего Фил ценил «Короля Лира».
– Должно быть, я сошел с ума, в горячке брежу, – произнес Фил. – По всем признакам так и должно быть, но это не так. Я здесь и так счастлив, как не был многие годы.
Конечно, Стюарт тут же засыпал его множеством вопросов о пьесе. Действительно ли король был безумен? Если нет, то какая же это трагедия? И почему он свалял такого дурака: раздал дочерям все свои владения?
Фил только смеялся, так и не давая каких-то внятных ответов, и лишь под конец сказал:
– Возможно, сынок, гениальность этой пьесы в том, что даже если все, что ты говоришь, правда, нам все равно нет до этого никакого дела.
Все до одного Почтенные джентльмены и даже Стюарт с глазу на глаз говорили Ройбену, что Фил очень им нравится и что они хотели бы, чтобы он каждый вечер обедал с ними. Стюарт выразил свое мнение так:
– Знаешь, Ройбен, ты счастливчик. Даже папаша у тебя такой клевый мужик!..
Насколько же все это не походило на обстановку в доме на Русском холме, где на Фила никто не обращал никакого внимания и даже Селеста не раз жаловалась Ройбену, что его отец просто невыносим. «Я так сочувствую твоей матери», – говорила она.
Вскоре появилось неопровержимое доказательство того, что Филу симпатизируют и другие таинственные существа. В пятницу вечером Фил вернулся в свой флигель жестоко изжаленный пчелами в лицо и в руку. Ройбен всполошился и попросил Лизу принести из главного дома бенадрил. Но Фил отмахнулся от помощи, сказав, что могло быть куда хуже.
– Я наткнулся на дуплистый дуб, – сказал он, – оступился и упал прямо в дупло. Пчелы всполошились, но, к счастью для меня, рядом оказались твои друзья, те лесные жители, которые были на ярмарке и на приеме.
– Так-так… И кто же именно из них? – поинтересовался Феликс.
– О, знаете ли, такой зеленоглазый темнокожий мужчина, исключительный человек… Элтрам. Да, его звали Элтрам. Могу сказать, что этот ваш приятель настоящий силач. Он вынес меня из пчелиного гнезда, просто поднял на руки и вынес. Все могло бы кончиться куда хуже. Меня три раза ужалили вот сюда, а он просто возложил руки на ужаленное место… Знаете, у него какой-то особый дар. Он в самом буквальном смысле исцелил меня. Совершенно нет боли.
– Лучше все-таки прими бенадрил, – сказал Ройбен.
– Очаровательные, просто очаровательные люди. Кстати, где они живут?
– Можно сказать, по всему лесу, – ответил Ройбен.
– Нет, я имею в виду: где они живут? Где у них дом? Они были так милы. Я хотел бы пригласить их на кофе. Мне очень понравилось их общество.
В комнату стремительно вошла Лиза.
Ройбен уже держал наготове стакан с водой.
– Вам не следует заходить в тот район, – сказала Лиза. Там поселились африканские пчелы-убийцы, а они очень агрессивны.
Фил рассмеялся.
– Но, Лиза, откуда же вы знаете, где именно я гулял?
– Мне сказал Элтрам, – ответила она. – Очень хорошо, что ему пришло в голову поискать вас.
– Я как раз говорил Ройбену, что они очаровательные люди, эта семья. Он и рыжая красавица Мара.
– Не помню, чтобы я когда-нибудь встречался с Марой, – сказал Ройбен, пытаясь совладать с голосом, который внезапно начал срываться.
– Ну, как же, она была на ярмарке в городе, – с готовностью пояснил Фил. – Не знаю, была ли она на приеме. Прекрасные рыжие волосы и чистая кожа, прямо как у твоей матери.
– И все равно, Фил, держитесь подальше от этой части леса, – строго сказала Лиза. – И примите эти таблетки, чтобы не было лихорадки.
В субботу Ройбен отправился в Сан-Франциско, чтобы забрать подарки для родных и друзей. Все запланированное он заказал заранее по телефону или Интернету через торговцев антикварными книгами, сейчас же лично осмотрел каждую покупку, прежде чем их упакуют с приложением соответствующей открытки. Для Грейс он подобрал мемуары какого-то так и оставшегося безымянным врача, в которых он описывал свою долгую и героическую медицинскую практику в условиях фронтира. Для Лауры – первые издания «Дуинских элегий» и «Сонетов к Орфею» Рильке. Для Маргона было заготовлено одно из самых ранних изданий автобиографии Т.Э. Лоуренса, а для Феликса, Тибо и Стюарта – замечательные старые издания нескольких английских авторов, сочинявших романы о призраках – Эмили Эдвардс, Шеридана Ле Фаню и Элджернона Блэквуда, – которые Ройбен особенно ценил. Сергею, Фрэнку и Лизе он приготовил собрания путевых заметок, Хедди и Жан-Пьеру – сборники английской и французской поэзии. Для Селесты был заказан подарочный экземпляр – в кожаном переплете – автобиографии Кларенса Дэрроу, а Морту – антикварное издание «Дома о семи фронтонах» Хоторна, которого, как он знал, Морт очень любил.