Волки Одина
Шрифт:
– Пойду проверю, что внизу! – крикнула Любка. – Сейчас давить начнут. Во дворе наших не осталось. Из второго барака кто-то отстреливается, и всё!
– Еще в паровозах! – проорал Санёк.
– Ага! И деньги все там!
Кто о чем…
Санёк двигался по-пластунски вдоль края крыши. Выглядывал осторожно. По нему стреляли. То есть не столько по нему, сколько вообще по крыше. Пули время от времени высекали искры из ограждения. Стреляли теперь уже не со двора, а с крыш соседних бараков. Хорошо, что «клуб» был повыше метра на три. Но в полный рост уже не встанешь даже посередине.
На четвереньках Санёк добрался до пожарной лестницы. Надо же, как почувствовал. Лезут. Санёк нашарил последнюю гранату. Досчитал на этот раз до четырех и уронил.
Есть контакт!
Выглянул. Вообще хорошо! Всех накрыло. И лестницу снизу перекорёжило. Перевесился через край. Одиночными добил тех, кто шевелился.
И едва не словил пулю, рванувшую разгрузку.
И сразу его начали поливать из нескольких стволов. Но поздно. Санёк уже укрылся.
На чердаке загрохотал автомат. Любка воевала.
Совсем рядом что-то ударило о бетон – Санёк увидел у своей ноги гранату!
И жутко испугался. И от ужаса изо всех сил пнул ее ботинком! Из лежачего положения, но со всей дури!
И выжил. Граната улетела на другой край крыши и рванула уже там. И ни один осколок не задел Санька. Дикое везение.
Санёк некоторое время лежал, не шевелясь. Переживая потрясение и радуясь еще и тому, что не наделал в штаны.
И только через минуту задумался: а как Черноухим удалось закинуть гранату на крышу? На высоту добрых восьми метров?
Потом он обратил внимание, что стрельба практически прекратилась. И это было неприятно. Значит, наши – всё?
Хорошо бы, конечно, осмотреться.
– Любка, ты там как? – крикнул он в люк.
– Пока не лезут. Что-то тихо стало…
– Угу.
Саньку в голову пришла идея. Он подполз к подстреленному Черноухому, содрал с него шапочку, надел на ствол автомата, высунул над краем… Ничего. Ладно, повторим эксперимент. Надел трофей уже на собственную голову… Тоже ничего. Хотя ощущение неприятное. Хрен его знает, может, черноухий снайпер тебя уже выцеливает. Бах! И мозги – веером.
Санёк снял прицел, чтоб со стволом не маячить. Выставил на тепловой режим.
Ага. На соседних крышах над краями сразу стали видны вражеские головы. Бдят. Во дворе – непонятно. Оба паровоза больше не стреляют. Но люки на крышах задраены. Есть шанс, что внутри кто-то уцелел. А что это у нас за шевеление на привратной башне?
Санёк переключил на режим ноктовизор и тут же обнаружил совсем нехорошего человека со здоровенной трубой. Гранатометчик, сука! Причем самоубийца. Санёк железно помнил предупреждение Фёдрыча: в помещении из гранатомета не стрелять. Поджаришься.
Но, может, этому камикадзе – поровну. Лишь бы паровоз подбить.
Санёк торопливо нацепил прицел на автомат. И не успел. Выстрелил, гад! И промазал! Граната ударила метрах в полутора от паровоза. Зато отраженной от стены струей гранатометчика достало качественно. Дикий вопль. Труба летит вниз. Сам стрелок мечется в пламени…
Чей-то выстрел оборвал мучения. Кто-то из своих, надо полагать, потому что выстрел был единственным.
Хотелось бы знать, чего они ждут, Черноухие? Почему на крышу больше не летят гранаты, почему не штурмуют паровозы?
Через некоторое время причина стала понятна. Черноухие грабили. Из ближайшего барака выскочили четверо с огромными мешками и, пригибаясь, побежали к воротам.
Санёк мог бы их запросто срезать, но он предпочел тех, что на крыше. Одного достал, второй спрятался. Третий успел стрельнуть в ответ. Пули высекли искры там, откуда Санёк еще недавно выглядывал. Но он уже успел сменить позицию. Получи!
Попал или нет – непонятно.
Четверка с мешками почти добежала до ворот, но тут ожил фронтальный пулемет одного из паровозов. Длинная очередь срезала всех четверых. Да не просто срезала – полоснула по ногам, так что двое остались в живых и теперь корчились на земле.
А потом вдруг приоткрылась боковая дверь второго паровоза, и наружу выскользнул человек…
Санёк отвлекся и пропустил самое важное. Удар по затылку.
Очнулся он быстро. От стрельбы.
Обнаружил, что связан. И увидел черный силуэт, наклонившийся над люком на чердак. Черноухий бил короткими очередями, подсвечивающими оскаленную, вымазанную черным рожу. Снизу огрызались. Это радовало. Значит, Любка жива.
Повязали Санька качественно: руки – за спиной, ноги тоже спутаны. «Калаш» и пистолет исчезли. Ствол в ножной кобуре сейчас бы очень пригодился, но он остался в комнате Любки. Ножи!
Санёк зацепил петельку большим пальцем, нож выскользнул из чехла… и уперся в веревку. Блин! Хотя… Санёк извернулся, выгнул кисть, и рукоять попала-таки в ладонь. Теперь очень, очень аккуратно… Санёк перевернул клинок так, чтобы режущая кромка смотрела внутрь, перелег так, чтобы нож тупой стороной уперся в бетон, и, придерживая рукоять кончиками пальцев, начал медленно двигать кистью. Нож он чувствовал идеально, и отточен тот был до бритвенной остроты, однако дело шло медленно. Санёк опасался поранить руку. Прошло не меньше пяти минут, пока Санёк ощутил: путы слабеют.
Внизу снова стреляли. Черноухий, захвативший Санька, время от времени оглядывался: как там пленник? Санёк замирал. А потом снова принимался за дело.
Руку он всё-таки порезал, даже не заметил, когда. Кровь текла по ладони. Но – справился. Сильный рывок – и руки свободны.
Черноухий оглянулся. Может, почувствовал…
Санёк увидел направленный в лицо ствол и, не раздумывая, метнул нож.
Этот нож был малопригоден для бросков, но с трех метров Санёк всё же попал. В лоб, кажется. Нож не воткнулся, а отскочил, но прицел Черноухому сбил: пули срикошетировали от бетона, ухо обожгла боль.