Волков. Гимназия №6

Пылаев Валерий

Один из вчерашних горе-воителей — тот самый толстяк, который пытался огреть меня портфелем — вынырнул из разномастной толпы гимназистов. Так резво, что мы едва не столкнулись лбами. И тут же ретировался — вытаращился, открыл рот, развернулся на каблуках ботинок — и помчался в другой конец зала — к крайнему ряду столов и деревянных лавок. То ли рванул за подкреплением, то ли испугался, что я снова ему врежу, то ли…

Нет, похоже, все-таки за подкреплением — его друзья как раз рассаживались с подносами у дальней стены. И выглядели, надо сказать, куда основательнее

моих однокашников. Мелкоты в столовой не было вообще — видимо, младшие гимназисты обедали в другое время — но эти выделялись даже среди старших. И не только ростом, усиками и щетиной на лицах у самых крупных, но и каким-то особенно независимым и наглым видом. Они держались кучей и поглядывали на остальных не то, чтобы вызывающе — но как-то снисходительно и недобро.

Видимо, Володе Волкову «посчастливилось» испортить отношения с без пяти минут выпускниками — восьмиклассниками.

Я без особого труда отыскал глазами тех, по кому вчера прошелся кулаками. И долговязого с неприятной крысиной физиономией, и второго — круглолицего здоровяка без шеи… Кудеярова, кажется. К нему то и подскочил толстый — и сразу же принялся что-то суетливо вещать, то и дело тыча пальцем в мою сторону. И тот реагировал — и еще как. Бестолково таращиться с распахнутым ртом Кудеяров, конечно, не стал — но явно удивился, заметив меня среди однокашников.

И я почему-то сразу понял в чем дело — мозаика сложилась. Разумеется, никаких доказательств у меня не было и быть не могло — но что-то подсказывало: шпана под аркой у входа в гимназию околачивалась там не просто так. Ждали — не любого подходящего для избиения и грабежа беднягу в синем кителе и фуражке, а именно меня. Видимо, Кудеяров сотоварищи все-таки опасался гнева грозного Ивана Павловича — и решил расквитаться со мной чужими руками. Уболтал каких-нибудь местных гоблинов… или даже сунул каждому по пятьдесят копеек — вряд ли они стали бы отказываться от столь незамысловатой работы.

И я вообще не должен был добраться до порога гимназии. Или по меньшей мере явиться на обед с лицом, похожим на сливовый пирог. Но силенок у наемной армии не хватило, и выглядел я подозрительно здоровым и даже свежим.

Вот так сюрприз, господин Кудеяров, не так ли?

Впрочем, неприятель то ли не придавал моей персоне такого уж большого значения, то ли просто не любил утруждать себя лишними размышлениями — уже через пару минут вся банда восьмиклассников дружно орудовала ложками, уплетая за обе щеки суп. Я не стал отставать: отыскал свободное место, пристроил поднос с обедом на стол и принялся воздавать должное умению местных поваров. Надо сказать, достойному — оба блюда получились весьма и весьма недурственными.

Вероятно, дело было в продуктах — вряд ли этот мир в девятьсот девятом году уже дошел до глутаматов, генно-модифицированных помидоров и прочей сомнительной мути… Или ночная перестройка организма сожрала все внутренние резервы, и теперь я точно так же набросился бы даже на самую непритязательную снедь.

Пожалуй, скорее — второе: суп исчез буквально за какие-то пару минут, да и поре с увесистой котлетой из фарша на тарелке

не залежались. И я уже всерьез начал примериваться к добавке, когда где-то в самой середине столовой раздался шум.

Звон упавшей посуды — то ли металлической ложки, то ли вилки, то ли ножа. И сразу за ним грохот, с которым обычно бьется тарелка… или несколько тарелок сразу.

Господа гимназисты тут же прекратили галдеть и чавкать — и дружно повернулись туда, где вдруг нарисовалось то, что любой народ испокон веков ценил немногим меньше насущного хлеба.

Зрелище.

— Ой, горе-то какое. — Мой старый знакомый с крысиной мордой картинно схватился за голову. — Никак, любезный Фурсов у нас без второго остался.

Восьмиклассники у дальней стены хором захихикали, а за ними общее веселье подхватили и чуть ли не все вокруг: пюре и котлета действительно свалились со стола и теперь валялись на паркете вперемежку с осколками тарелки. И вряд ли это могло случиться само собой — особенно когда мимо проходил Крысиная Морда.

— А впрочем, судари, если разобраться — так никакой беды и вовсе нет. Кухаркиному сыну брезгливым быть не положено. Надо — и с пола поест, так ведь?.. Угощайся, любезный!

Крысиная Морда коснулся котлеты лакированным носком ботинка — и пододвинул Фурсову.

Где-то на этом месте мой однокашник просто обязан был встать и как следует врезать обнаглевшему восьмикласснику. Здоровье наверняка позволяло: даже сидя Фурсов изрядно возвышался над остальными гимназистами, а уж шириной спины дал бы фору многим взрослым. Но вместо того, чтобы лезть в драку, он лишь отодвинулся на лавке и даже чуть втянул голову в крепкие плечи.

Испугался? И если так, то чего именно — кулаков восьмиклассников или сурового наказания за драку в столовой?..

Да, похоже, дело обстояло именно так: бритый затылок Фурсова понемногу становился пунцовым. Я почти физически ощущал исходивший от здоровяка праведный гнев, но тот изо всех сил сдерживал его внутри. На этот раз гнилая компания Кудеярова выбрала себе жертву, которая не могла ответить.

И ни грозного Ивана Павловича, ни кого-то из учителей, как назло, рядом не оказалось.

— Да ты, никак не голодный? — ехидно поинтересовался Крысиная Морда, нависая над Фурсовым. — Ежели так — тебе, любезный, и компот без надобности.

Бедняга попытался спасти хотя бы остатки своего обеда, дернулся, но не успел: длинная загребущая лапа подхватила стакан со стола — и сразу же выплеснула сладкую жижу с ягодами прямо ему в лицо.

И тут терпение закончилось. Только не у Фурсова — у меня.

Я уже давным-давно научился держать себя в руках, но сейчас сработало что-то другое. Чуть ли не постороннее, на уровне чужой памяти, засевшей не в разуме, а где-то в мышцах или позвоночнике. Похоже, желание разобраться с Кудеяровской бандой имелось еще у Володи Волкова — а теперь к нему прибавилось еще и мое собственное.

Веселая ярость буквально подбросила меня с лавки и, толкнув в спину, швырнула навстречу Крысиной Морде.

— А ну отойди! — рявкнул я на всю столовую. — Или руки пообрываю!