Вольное царство. Государь всея Руси
Шрифт:
– Государь, во всем, что нам от доброхотов ведомо про князя Ивана Лукомского, а из людей его – про братьев Селевиных и про толмача латыньского, про ляха Матьяса, сии на розыске повинились. У князя Лукомского при обыске зелье найдено, которое в кафтан у него зашито было. И сознался он, что ядовитое сие зелье получил сам прямо из рук короля Казимира, дабы опоить тобя, если нельзя будет убить. Другие из слуг его…
– Другим вот круль смерть готовил, – проговорил Курицын, – ан смерть самого взяла! Бог-то злодеев покарал.
– И другие из слуг его, –
Государь побледнел и глухо произнес:
– Немедля судить их строго и казнить немилостиво, ежели суд вину утвердит. Сына же моего, князя Василья, за то, что в Литву бежать хотел, тайно взять за приставы, но в его же хоромах доржать и никого к нему не допущать, даже княгиню мою. Ты же, Федор Василич, заготовь приказ мой к шестому сентября на имя князь Василь Иваныча. Даю, мол, ему великое княженье в Твери. К тому же времю составим с тобой для Василья наказ и памятку для земских и ратных дел тверской земли.
Отпраздновав восьмого сентября в семье своей праздник Рождества Богородицы, князь Андрей Васильевич на другой день выехал с боярами из Углича на Москву, чтобы девятнадцатого сентября суды судить по своей трети. Как всегда в таких случаях, князь Андрей, любя блеск и пышность, ехал в сопровождении своих бояр и дьяков, окруженный многочисленной стражей и челядью в нарядных кафтанах. Следом за княжеской стражей, под надзором поваров, ехал обоз с мукой, крупами, маслом, с домашней птицей в клетках, а за телегами, по татарскому обычаю, пастухи гнали для трапезы князя сотни две молодых барашков.
Поезд князя Андрея Васильевича въехал в Кремль через Никольские ворота еще на ранней вечерней заре и проследовал в свои кремлевские хоромы, как обычно. Между тем как только обоз прошел под воротами, за ним с резким лязгом затворились железные двери. Это смутило князя. Подозвав своего стремянного, он с легким раздражением спросил:
– Узнай, пошто в такую рань ворота затворили и у всех ли башен?
Быстро вернувшись, стремянный сказал:
– У всех башен, государь, ворота уж заперты на замки и цепи.
Андрей Васильевич был очень удивлен, но не проронил ни слова. Еще более удивился он, встретив у себя на дворе набольшего воеводу, князя Ивана Юрьевича. Патрикеев поехал ему навстречу. Шагов за десять он спешился и подошел к Андрею Васильевичу. Тот тоже спешился.
– Будь здрав! – почтительно и приветливо сказал князь Иван Юрьевич.
– Будь здрав и ты, – сухо ответил углицкий князь, но все же по-родственному троекратно облобызал старшего двоюродного брата, мрачно добавив: – Дошел-то яз по милости Божьей добре, а вот как уйду отсюда – не ведаю…
– Бог даст, и уйдешь добре, – дружественно молвил князь Патрикеев. – Надобно мне, княже, кой-что с глазу на глаз тобе сказать.
– Пожалуй, княже Иван Юрьич, в мои покои. Будь гостем дорогим, – пригласил князь Андрей Васильевич. – Туда без доклада
Пройдя в трапезную на половине углицкого князя, набольший воевода сел, по указанию хозяина, на стол рядом с ним. Когда они оба выпили заморского вина, князь Андрей Васильевич нахмурился и злобно спросил:
– Наш-то ненасытный государь чужие вотчины, яко промышленник зверя в лесах, добывает.
– Мыслю, на сей раз, – уклончиво ответил Патрикеев, – похоже на то… – Князь Иван Юрьевич помолчал и тихо добавил: – Все мы в одном череду ныне стоим. А может, Господь и днесь помилует. Пронесет грозу мимо… Не наша в том воля и сила. Пока смиримся, а там – воля Божья. Может, все и по-иному повернется…
Углицкий князь, яростно скрипнув зубами, быстро произнес:
– Доживем, Бог даст, и до сего!
– Твоими бы устами мед пить, – неожиданно сорвалось вслух у Патрикеева, и он побледнел от неосторожного слова.
Наступило молчание. Князь Андрей Васильевич насмешливо прищурил глаза и неожиданно спросил:
– Ты послан за мной?
– Да, княже, – смущенно ответил Патрикеев. – Велено тобе немедля прибыть к государю в хоромы со всеми своими боярами, которые с тобой здесь, на Москве. По дружбе к тобе еще добавлю: не мысли бежать из Москвы – все ворота на крепких запорах. Из Кремля никуда уже выйти нельзя. Сим токмо хуже изделаешь. Потерпи, смирись. Авось Бог помилует и на сей раз, как было после брехания Мунт-Татищева…
Андрей Васильевич преодолел гнев свой, исказивший красивые черты лица его, и глухим голосом заметил:
– Мыслю, зовет мя якобы за ослушанье. Помощи яз Менглы-Гирею не послал… Плетет паук свою паутину… На деле же он к вотчине моей свои жадные руки тянет…
– О том и яз баил, – молвил Патрикеев, – и яз в сем череду со своей вотчиной. Претерпим, надеясь на милость Божью…
Глаза Андрея Васильевича вновь загорелись гневом и ненавистью.
– Увидим еще, кто кого! – воскликнул он. – Все князи и бояре, вся церковь православная и даже сын его Василий против державства и жадности отца. – Но гнев князя снова потух и даже быстрей, чем в первый раз. – Ну, идем, Иване, к государю, – сказал он тусклым, безразличным голосом. – Двум смертям не бывать, одной не миновать…
Иван Васильевич на этот раз встретил брата Андрея сурово и строго, он выполнял важное государственное дело, но в глазах и в голосе его ясно чуялись искренняя печаль и жалость. Он не плакал, не обнимал брата, а только горестно глядел на него. Это, по-видимому, влияло на Андрея, и не проявлял он ни злобы, ни раздражения, а был тих и задумчив. Государь даже не поздоровался с ним, а только молча указал на место рядом с собой. Встреча произошла у Ивана Васильевича в особом тайном покое, который назывался «западней». Князь сразу понял значение места встречи и как бы переломился душой, и как-то по-иному все расценивал, молчал и только ждал, что скажет ему старший брат.