Волшебная гондола
Шрифт:
Я поняла. На торг у меня не было сил. Я заплатила ей, сколько требовалось, и подождала, пока она везде искала письменные принадлежности.
Наконец, я поплелась к лестнице и, используя всю свою силу, забралась на чердак.
Наверху я опустилась на шаткое пристанище кровати и глубоко дышала, пока комната не перестала вращаться вокруг меня.
Самое время для подведения промежуточных итогов. Они оказались сокрушительными. Даже если я исключала, что я совсем одна застряла в прошлом.
Тревисан исчез.
Барт сидел в темнице.
А Кларисса
То, что я сама была жива и свободно бегала вокруг, должно было иметь другие основания, кроме злорадства Альвизе, как мне между тем становилось ясно. Он преследовал тем самым определенные намерения, так как все, что он делал, было тщательно спланировано. Но что он планировал, оставалось по-прежнему в тени.
Моя голова слишком сильно болела, чтобы думать об этом.
«Завтра», — подумала я. «Самым ранним утром завтра я напишу сообщения. Одно для Матильды и Якопо, чтобы они знали, почему исчезла Кларисса. И одно для
Тревисана, чтобы предупредить его. Если он вообще снова появится.»
А третье я хотела написать на пергаменте. Это послание должно храниться долго.
Очень долго...
Почему, собственно? Раньше я знала. Но головная боль становилась сильнее, гораздо сильнее, чтобы я могла думать. Было ли у меня сотрясение мозга? Можно ли от этого умереть?
Дома я бы сейчас же обратилась в отделение неотложной помощи, к Иззи и
Мередит. А они проводили бы меня к Дереку Шерфельду, так как тот отвечал за черепно-мозговые травмы и был неврологом.
«МРТ и большую гемограмму», — слышала я сонорный голос доктора МакДреми.
Сейчас он бы сделал мне обезболивающий укол. Тогда моя голова снова бы прояснилась, и я могла бы написать третье сообщение.
Но лучше, вероятно, я должна сначала немного отдохнуть.
«Утром», — подумала я снова. — «Утром будет еще один день.»
Когда я проснулась, на меня светило солнце. Это были только несколько слабых лучей, которые прокладывали свой путь через небольшие дырки в обивке окна или неплотных досках крыши, но их хватало, чтобы погрузить комнату в рассеянный, пыльный свет.
Голова страшно гудела, когда я села. Шишка увеличилась до размера среднего томата, и не нужно было даже смотреть, и чувствовалась то же похоже, можно было предвидеть, что она ужасно болела.
Мучаясь, я поднялась из кровати и пошла в уборную. Манны Фаустины там не было, что было мне на руку, потому что я не была расположена к разговорам. На обратном пути наверх я взяла кусок хлеба и кружку с водой. Я посчитала, что та колоссальная цена, которую я заплатила за письменные принадлежности, должна была окупить это.
После того как поела и попила, я раскатала пергамент на сундуке Себастиано и макнула перо в чернила.
Где-то во время рассвета я проснулась в ужасе от неясного кошмара, и прежде чем снова задремать, я внезапно вспомнила, что я хотела написать в третьем сообщении.
Как и в каждом письме, сверху нужно было поставить дату.
Глава 26
Венеция, 1499 год.
Затем пришла очередь письма, которое я действительно должна была написать, но, прежде всего, надо привыкнуть к кляксам и скрипу пера. Я начала рисовать завитки в верхней части листа, предусмотрительно без плана и без цели, которым придавала, наконец, вид букв всяческими дополнениями. Между тем я нарисовала звездочки, затем новые завитки. Особенно стараясь не концентрироваться на всем этом.
Наконец, я перешла, собственно, к посланию, в написании которого я очень плохо продвигалась, после чего злилась, и мне снова и снова приходилось начинать сначала. Наконец, я прочитала, что я нарисовала и написала.
П*и*ет
Сначала самое важное: меня зовут Анна. Я трижды пыталась написать свое полное имя и дату рождения, но не получалось.
В любом случае, я не могу много писать. На одно предложение у меня практически ушел час, но ничего не осталось. Это, конечно, из-за того, что я была слишком небрежна. Я должна быть осторожна при использовании цифр и слов, так как при несоответствии они не записываются. Или же изменяются, пока не приобретают совершенно иной смысл.
Да, и, конечно же, бумага. Мой почерк выглядит на ней странно чужим. Это очень усложняет написание. Мне пришлось взять пергамент, так как он хранится дольше, однако, в конце концов, из-за клякс прочитать сложно. Чернила воняют весенней гнилью. И я даже не хочу упоминать тот звук, который издается при написании. Я не могу поверить, что люди на этом пишут целые книги!
Времени мало! Мое укрытие небезопасно, и меня могут поймать в любой момент.
Смогу ли я вернуться обратно, остается под вопросом.
Как только закончу это письмо, я хочу спрятать его и буду молиться, дабы его нашли. Человек с дальнего севера. Возможно, это звучит глупо, но, к сожалению, это неизбежно. Не могу выразить это точнее. Я заверну письмо в полиэтилен и буду надеяться, что оно не покроется плесенью.
Я слышу шаги и должна остановиться.
Позже, возможно, получится больше.
Часть четвертая
Глава 27
Венеция, 1499 год и 2009 год.
Я отложила перо в сторону и метнулась к лестнице, где остановилась и напряжённо прислушалась. Возможно, внизу перед домом я слышала монну
Фаустину, и именно она была сейчас перед дверью. Может, кто-то другой. Когда я писала до этого, что моё тайное место небезопасно, я не преувеличивала. Прошлой ночью начались ошибки: я не следила за возможными преследователями. Поэтому сейчас не могла точно сказать, выследил ли меня Альвизе.