Волшебники Гора
Шрифт:
— Будьте осторожны с тем, что Вы говорите, — посоветовал мужчина стоявший подле меня.
— Мы виновны, — вздохнул другой.
— Правильно, — поддержал его третий.
— Это очень правильно, — влез в разговор четвёртый, — что, мы должны попытаться покрыть причиненный ущерб нашим добрым друзьям с Коса и из других городов, которым мы, возможно, тоже причинили неудобства.
— Верный, — сказал пятый.
Мы с Марком, в сопровождении Фебы, поспешили покинуть это место и продолжить наш путь.
— Домашний Камень Форпоста Ара больше не выставляют публично, — уныло проговорил мой друг.
— Думаю, что скоро его выставят, — попытался я его успокоить.
— Откуда Ты знаешь? — сразу заинтересовался юноша.
— У меня есть на то свои причины, — ушёл я от прямого ответа. — Не спрашивай меня о них.
— Стена этого дома выглядит как будто голой, — заметил Марк, когда мы проходили мимо одного их общественных строений, кажется здания суда.
Вся стена была покрыта многочисленными маленькими отверстиями, с выкрошенными краями.
— Уверен, Ты уже видел много подобных стен, — заметил я.
— Ты прав, — кивнул он.
— Мраморные барельефы,
— Того самого, в честь которого назван месяц Хесиус? — уточнил юноша.
— Полагаю да, — ответил я.
Месяц Хесиус — это второй месяц года в Аре, следующий за первой рукой прохода. В Аре, как в большинстве городов северного полушария, год начинается с весеннего равноденствия.
— А мрамор здесь был хорошо выделан? — поинтересовался Марк.
— Меня, конечно, едва ли можно считать компетентным специалистом в подобных вопросах, — сказал я, — но я думаю, что да. Они были очень древними, и считалось, чтобы это было творение рук самого мастера Ауробиона, хотя некоторые утверждали, что их сделали просто в его стиле, или его ученики.
— Я слышал о нём, — кивнул мой друг.
— Кое-кто полагает, что он создал только главные фигуры, а остальные менее значительные детали, и некоторые из поддерживающих фигур были работой его учеников.
— Зачем же было снимать мрамор? — удивился Марк.
— У этих барельефов огромная антикварная ценность, а кроме того и эстетическая, — объяснил я. — Рискну предположить, что они уже на пути к музею на Косе.
— Декоративный мрамор на Проспекте Центральной Башни, и на улицах к ней примыкающих, а так же и на Башне Правосудия всё ещё на месте, — заметил он.
— По крайней мере, пока, — пожал я плечами.
То здание, мимо которого мы только что прошли, было чрезвычайно старой постройки. Многие в Аре не были уверены в его возрасте, но чаще всего его датировку относили к первому убарату Тита Онория. Большинство из функций, для которых изначально было построено это здание, давно были переданы в более современную Башню Правосудия, расположенную около Центральной Башни. Кстати, многие из построек в этом районе, который был одной из самых старых частей города, особенно общественные здания, были очень древними. С другой стороны, хватало здесь и домов меньшего размера, относительно свежей постройки, жилых домов, магазинов, инсул и так далее. Мимоходом можно было бы упомянуть, объяснив тем самым противоречия, возникшие в связи с мраморными барельефами Ауробиона, что многие гореанские художники не подписывают, и никак не идентифицируют свои работы каким-либо другим способом. Объяснением этому является их суждение о том, что важно само искусство, его мощь, его красота, его влияние на людей, а не тот, кто создал это. Фактически, может показаться, что многие гореанские художники, расценивают себя так немногим больше, чем сосуды или орудия, каналы или средства, инструменты вроде долота или кисти, если можно так выразиться, посредством которых разнообразие в всей её красоте и силе, в её цветах и бурях, в её смехе и гневе, в её изысканности и удивительности, её тонкости и великолепии, появляется в жизни и радует глаз. Соответственно гореанский художник склонен не столько гордиться произведением своих рук, сколько, как это ни странно, быть благодарным тому, что оно согласилось говорить через него. Точно так же, как в случае с охотниками севера, воспевающими ледовые торосы и долгие полярные ночи, которые говорят: «Никто не знает, откуда приходят песни». Им достаточно, и даже более чем достаточно того, что они приходят. Они согревают в мороз, они освещают путь во тьме. Они несут добро во мраке и стуже, как огонь, дружба и любовь. Скажем так, гореанский художник, по крайней мере, в целом, склонен фокусироваться, прежде всего, на самом произведении искусства непосредственно, а не на себе как его создателе. Соответственно в его отношении к своему шедевру будет куда меньше гордости, чем благодарности. Таким образом, с его точки зрения, это не столько он говорит от имени мира во всём многообразии его чудес, больших и малых, сколько мир говорит через его посредничество, а значит прежде всего он сам заинтересован в том, чтобы выражать мир и правду, а не себя и своё видение.
— Давай здесь повернём направо, — предложил я, и мы, свернув с проспекта Турии, оказались в переулке. У большинства гореанских улиц, кстати, нет собственных имен, более того, одну и ту же улицу в одном её конце могут называть совсем не так, как в другом. Фактически, зачастую у длинной, извилистой улицы может быть несколько имен, в зависимости от её поворотов, истории, жителей и так далее. Другие вообще могут не иметь никаких устоявшихся названий, но упоминаться, например, как улица, на которой у кузнеца Сабора стоит кузница или что-то в этом роде. Это становится ещё более актуально, если иметь в виду переулки, у которых вообще редко когда есть названия. Впрочем, многие гореанские улицы, по сути мало чем отличаются от переулков, и точно также они не имеют имён. Так что, оказавшись в другом районе, проще расспросить кого-нибудь из местных, чтобы найти искомую улицу, дом или человека. В таких вопросах мужчина обычно обращается к мужчине, а женщина к женщине. И здесь дело даже не столько в соблюдении норм морали, хранимых гореанскими обычаями, сколько в мерах безопасности и здравого смысла. Например, ни одна женщина не хотела бы привлечь к себе внимание незнакомого мужчины, который на Горе может быть опасным, и вообще, для гореанки, свободной женщины, нет ничего странного или зазорного в том, чтобы не ответить на обращение незнакомца. Ведь это может оказаться работорговец, или человек на него работающий, решивший проверить насколько у неё приятный голос, и не подходит ли он для рабыни. Более того, если она ответит на приставания незнакомца, это может быть принято в качестве доказательства того, что она стремится понравиться мужчине и повиноваться ему, два признака, которые предполагают её готовность, и даже немедленную,
Однако, у той улицы, на которую мы свернули, название было. Это была улица Сбруй, очевидно названная так очень давно, когда на ней проживали несколько производителей сбруй. Под «производителями сбруй» на Горе, подразумеваются не только те шорники, которые занимаются изготовлением сёдел, уздечек, поводьев для верховых и гужевых животных, но и те кто производят сбруи, поводки, путы и прочие сопутствующие аксессуары для двуногих животных. Но, по-видимому, производители сбруй, жившие на этой улице не имели никакого отношения к изготовлению рабских атрибутов. Более вероятно было бы найти специалистов по этим товарам на «улице Клейм», а точнее целом районе города, в котором сосредоточены большинство домов работорговцев, павильонов и арен продаж, мест хранения, учебных помещений и магазинов, специализирующихся на товарах имеющих отношение к рабству, таких как ошейники, рабская косметика, украшения, духи, одежды, цепи, верёвки и приспособления для наказаний. Помимо этого, в таком районе всегда можно найти специалиста по прокалыванию носа девушки или её ушей. Кстати, существует множество вариантов рабских сбруй, в зависимости от их назначения, например, для наказания, показа и безопасности. Многие из них прекрасно смотрятся на женщине, особенно те, которые имеют возможность подгоняться под фигуру каждой отдельно взятой рабыни, с помощью ремней, пряжек, колец, подпруг и тому подобных устройств.
— Посмотри-ка туда, — обратил я внимание Марка, — та женщина одета в одежды косианского стиля.
— Интересно, как бы она смотрелась на коленях в рабской тряпке, — проворчал он.
— Понятия не имею, — пожал я плечами.
— Не сомневаюсь, что вполне себе неплохо, — буркнул юноша.
— Даже не буду с этим спорить, — усмехнулся я. — В конце концов, большинство женщин с этим справляется
— Как Ты знаешь, моду на косианские наряды задаёт сама Талена из Ара, — сказал Марк.
— Я слышал об этом, — улыбнулся я.
Затем мы пересекли переулок Рабских борделей Людмиллы, фактически довольно большую улицу.
— Ты не должна даже смотреть в сторону заведений на этой улице, — предупредил мой друг свою рабыню.
— Да, Господин, — отозвалась та, опуская голову, но при этом улыбаясь.
Мне как-то сразу вспомнилось моё посещение одного из рабских борделей на этой улице называемого «Туннели», в прошлый мой визит в Ар. Я хорошо запомнил одну из его рабынь, в прошлом землянку. Она была маленькой, но хорошо сложенной для своего роста и веса. А ещё у неё были замечательные рыжие волосы. Звали её «Луиза», возможно, то же имя, что было у неё на Земле, с той лишь разницей, что теперь это была рабская кличка. В моих руках, помнится, она быстро поняла, что значит доставлять удовольствие мужчине. Я также не забыл и белокурую свободную женщину, в этом самом месте, но немного позже, отдавшуюся в мою власть, Леди Лидию, из Высоких Торговцев, капитал которой был вложен в драгоценные камни и землю. Она была настолько богата, что могла позволить себе арендовать апартаменты в Башне Табидиана. Лидию я продал одному знакомому работорговцу. Кстати, несколько ночей назад я снова заглянул в «Туннели», и узнал, что Луиза уже давно выкуплена неким крепким молодым парнем, который здорово увлёкся ею, найдя её чрезвычайно гибкой, нетерпеливой и возбуждающей. И хотя надсмотрщица борделя не смогла вспомнить его имя, но она была уверена, что он будет требовательным, строгим и сильным господином для бывшей земной девушки, именно таким, какой ей и требовался. Ещё она сообщала мне, что девица следовала за своим новым владельцем с неподдельной радостью. Можно было надеяться, что мои инструкции, касавшиеся, прежде всего, уважения её собственной природы и правильного отношения к мужчинам, пошли девушке на пользу. Блондинка, бывшая весьма высокопоставленной особой в обществе Ара, по-видимому, уже давно была продана из города. В другом городе, конечно, она стала всего лишь ещё одной рабыней.
— Как тебе понравилось представление в большом театре вчера вечером? — поинтересовался я у Марка, продолжая двигаться на восток по улице Сбруй.
— Сойдёт, — пожал он плечами. — Это был всего лишь один из способов скоротать долгий вечер, было бы вообще замечательно, если бы после этого наш сон на рассвете не был прерван конвоем фургонов.
— Я думал, что тебе могло бы понравиться, — заметил я.
Это было театрализованное представление, под названием «Слава Коса», в котором знаменитый Мило, самый известный актёр города, хотя и раб, играл роль Луриуса из Джада. Убранная под крышу сцена огромного театра, обычно называемого, хотя и технически, театром Пентилика Таллюкса, известного поэта жившего в Аре более чем столетие назад и известного своими поэмами, написанными в тонкой форме трилезиака и двумя чувственными интимными драмами, была более чем сто ярдов шириной, и приблизительно двадцать ярдов глубиной. Эта невероятных размеров сцена, хотя зачастую в ней использовалась только центральная её часть, предоставлялась под крупномасштабные представления, например цирковые и театральные. На ней могла вольготно разместиться тысяча актёров. Кроме того, она была сделана такой крепкой, что на ней мог появиться даже тяжёлый тарларион, вместе с многочисленными другими животными и фургонами. Кстати, именно это вчера вечером и произошло, например, в инсценированных сражениях, в который Луриус из Джада, личным вмешательством и с большим риском для своей жизни, раз за разом переламывал ситуацию в свою пользу, а затем, и в кульминации представления, когда на сцену вышла целая триумфальная процессия.