Волшебники Гора

Норман Джон

— Наказать рабыню, — напомнил я, — может любой свободный человек, иначе она могла бы натворить много чего, если бы была уверена, что её хозяин не узнает о её проступках.

Правовой принцип в данном случае был ясен, поддержан во многих судах, нескольких городов, включая Ар, и закреплён законодательно.

— Можешь выпороть её, — бросил я Марку, поднимаясь на ноги.

— Пожалуйста, не надо, Господин! — внезапно завыла она.

Я был рад отметить, что она, будучи рабыней, наконец-то вспомнила, что обращаясь к свободным мужчинам надо использовать титул «Господин».

Марк, решив для этого дела использовать свой пояс, снял с него ножны с ножом и кошель на шнурке и вручил их мне. Следом, чтобы не мешала, он снял и передал мне портупею с мечом.

Через пару енов, когда Марк отошёл, а наказанная рабыня, вздрагивая от рыданий, всё ещё отчаянно

прижималась животом, заплаканным лицом и руками к камням мостовой, я заметил:

— Лично я считаю, что наказание, которому тебя только что подвергли, было излишне мягким. Возможно, стоило бы продолжить порку.

— Нет, Господин! — вскрикнула флейтистка. — Пожалуйста, нет, Господин! Не надо! Простите меня, Господин! Простите меня, Господин!

— Сожалеешь ли Ты о совершённом тобой проступке? — осведомился я.

— Да, Господин! — поспешила заверить меня она. — Пожалуйста, простите меня, Господин!

Её раскаяние показалось мне истинным.

— Как тебя зовут? — поинтересовался я.

— Как понравится Господину! — всхлипнула рабыня.

— Как тебя называет твой хозяин? — уточнил я.

— Тафа, если это понравится господину, — представилась она.

Это была довольно распространённая рабская кличка на Горе.

— Раскаиваешься ли Ты в своих проступках? — спросил я.

— Да, Господин, — заверила меня Тафа.

— Кто раскаивается в своих проступках? — уточнил я.

— Тафа раскаивается, Господин, — повторила она.

— Кто сожалеет, кто просит прощения? — продолжил я допрос.

— Тафа сожалеет! Тафа просит прощения!

— Интересно, может, стоит повторить порку, — задумчиво проговорил я.

Ремень, сложенный вдвое, всё ещё свисал с руки Марка, стоявшего в стороне.

— Пожалуйста, нет, Господин, — взмолилась девушка.

— Тебя это беспокоит? — спросил я, повернувшись к Фебе.

— Нет, Господин, — ответила та, — конечно, нет. Она повела себя неправильно. Она рабыня, и она должна была быть наказана.

Распластавшаяся на камнях Тафа застонала.

— Честно говоря, — продолжила Феба, — мне кажется, что она ещё легко отделалась. Лично я считаю, что её нужно было пороть даже больше.

— Пожалуйста, не надо, Госпожа, — заплакала флейтистка.

— Я не «Госпожа», — пожала плечами Феба. — Я тоже — всего лишь рабыня.

Вообще-то, в сложившейся ситуации, для Тафы было достаточно естественно, обратиться к Фебе, как к «Госпоже». Раз уж Тафа в настоящее время оказалась наказана нами, а Феба была с нами, то это фактически ставило нашу рабыню в положение первенства над ней. Вообще, в группе невольниц, например, в саду удовольствий, башне или таверне, обычно имеется одна рабыня назначенная над остальными первой девкой, старшей рабыней или кейджероной. А если имеет место очень большое количество рабынь, то может даже возникнуть своеобразная иерархия «первых девок», в которой старшие рабыни низших уровней, подчиняются тем, что занимают более высокую ступень, и так далее. Таким образом, рабыни низшего уровня обычно обращаются к своей первой девке не иначе как «Госпожа», а та в свою очередь, являясь госпожой для них, сама называет «Госпожой» другую рабыню, которой непосредственно подчинена. Иногда иерархия формируется так, что невольницы оценённые ниже других, должны обращаться ко всем девушкам, что выше них только называя их «Госпожа». Но чаще только самая низкая рабыня, обычно являющаяся самой новой женщиной в коллективе, должна так обращаться ко всем остальным, в то время как они сами, называют Госпожой только кейджерону, ну и, конечно, любую свободную женщину, с которой они могли бы, к своему несчастью столкнуться. Технически, самая низкая из свободных женщин, представительница самой низкой касты, неизмеримо выше любой, даже самой высокой из рабынь, даже самой избранной рабыни Убара. Рассказывали мне про одного Убара, который раз в год даже посылал свою лучшую рабыню служить в самой захудалой лачуге, под присмотром и хворостиной свободной женщины из самой низкой касты. Невольница должна была выполнять её работы, чтобы не забывала, что она действительно, в конечном итоге, всего лишь рабыня, ровно настолько же, насколько ей является самая низкая из девок «чайника и циновки» в самой несчастной из лачуг, приткнувшейся к стене маленького городка.

— Решения относительно наказания рабыни может принять только свободный человек, — напомнил я Фебе.

— Да, Господин, — тут же отозвалась та. — Простите меня, Господин.

Энтузиазм Фебы, увидевшей наказание

заблудшей рабыни, конечно, был вполне понятен и объясним. Девушка была рабыней, и она вызвала неудовольствие. Таким образом, было правильно и даже обязательно то, что она была наказана. В более широком смысле, порядок и структура в человеческой жизни, стабильность в обществе, даже, в некотором смысле, устойчивость всей цивилизации порой зависит от санкций и того, чтобы их наложить своевременно и эффективно. Промедление в таком решении и применении — признак упадка и даже нависшей угрозы распада. В конечном итоге, цивилизация зависит от власти, моральной и физической, от, если можно так выразиться, воли тех, кто у власти и реальности их кнута и меча. Можно было бы добавить, кстати, что Феба, сама рабыня, будучи морально последовательной, была готова полностью принять тот же самый принцип, по крайней мере, признать его правильность с логической точки зрения, и в её собственном случае. В общем, она приняла бы, как нравственно бесспорную, законность собственного наказания, если бы она оказалась не в состоянии угодить своему хозяину. Кроме того, принимая этот принцип, и зная силу и решительность Марка, и бескомпромиссную реальность его наказания, под угрозой которого она сама ходила постоянно, девушка естественно была лишена желания видеть, что другие тех наказаний, которым её саму подвергнут не задумываясь, могут избежать. Почему другим можно разрешить проступки и ошибки, и даже гордиться этим и им ничего за это не будет, в то время как сама она быстро и очевидно пострадает? Соответственно, зачастую рабыни с энтузиазмом смотрят на рабовладельцев, готовых немедленно и беспощадно исправить даже малейшие ошибки в поведении их сестёр по цепи. Это доставляет им удовольствие. Кстати, стоит упомянуть, что сама Феба крайне редко встречалась с плетью, особенно с того дня, когда Мирон вошёл в город. В тот день Марк, наконец-то начал относиться к ней, как к простой рабыне, вместо прежнего отношения как к косианской женщине в его ошейнике, на ком он мог выразить свою ненависть к Косу и всему косианскому. Однако, такая неприкосновенность для плети, которая досталась Фебе, была функцией её превосходности как рабыни. Превосходных рабынь редко наказывают, поскольку у рабовладельца крайне мало поводов для этого, если они вообще есть. Безусловно, даже такая девушка, особенно если она влюблённая рабыня, иногда подсознательно желает почувствовать удар плети, желая испытать боль от руки любимого владельца, желая быть выпоротой им, потому что она любит его и жаждет получить своеобразный символ её отношения к нему, отношения рабыни к своему господину, принятия этих отношений и наслаждения ими. Впрочем, уже после первого удара она, скорее всего, начнёт умолять своего хозяина о милосердии.

— Смотрите! — засмеялась Феба, указывая на лежавшую ничком рабыню, которая, рыдая, приподняла тело.

— Бессовестная рабыня! — подтрунила над ней Феба, заставив застонать.

— Да теперь вижу, что Ты не хочешь повторения порки, — усмехнулся я.

— Нет, Господин, — поспешила заверить меня флейтистка.

— А ещё я вижу, что Ты жаждешь умиротворить владельцев, не так ли? — уточнил я.

— Да, Господин, — прошептала она.

— Рабыня, рабыня! — засмеялась Феба.

— Да, Госпожа, — шёпотом признала Тафа

— Она — такая рабыня! — прыснула Феба.

— Она — женщина, — заметил я.

— Да, Господин, — согласилась Феба.

Признаться, в этом случае, меня несколько удивило и позабавило отношение Фебы. В действительности, я счёл его восхитительно нелепым. Уж не сосчитать сколько раз я видел, как она сама приподнимает тело к Марку, в надежде погасить его гнев.

Я окинул взглядом растянувшуюся у наших ног рабыню, отметил, как было напряжено её тело, она почти не могла двигаться. Решив, что с неё было достаточно, я, одну за другой, вернул Марку его вещи, ножны с ножом, кошель и перевязь с мечом, которую он сразу накинул на левое плечо.

После этого я снова присел рядом с рабыней.

— Господин? — напряглась девушка, когда я надавил на её тело так, что её живот полностью прижался к камням. — Господин?

— Значит, Ты просишь об использовании? — уточнил я.

— Да, Господин! — напряжённо прошептала Тафа.

— Возможно, как-нибудь в другой раз, — усмехнулся я.

— Не убивайте меня, — взмолилась она, с ужасом глядя на нож, сверкнувший в моей руке.

Но я вытащил свой нож не для того, что она подумала. Отделив прядь её длинных тёмных волос, я срезал их, вплотную к коже головы, я затем этими же волосами связал ей руки за спиной.