Волшебный вальс

Райли Юджиния

Представившаяся ее взору картина будоражила воображение. Однако девушка взяла себя в руки, подбоченилась и устремила на Андре вопросительный взгляд.

— Так вот какое дело не терпит отлагательства! Полуночный пикник?

— Перестань сердиться и подойди поближе, — сказал Андре с чарующей улыбкой.

Стефани шагнула и налетела на покрытую копотью бронзовую каминную подставку для дров.

— Осторожно! Здесь полно всякой дряни, — предупредил Андре.

— Я бы не стала называть эти вещи дрянью.

Все помещение занимала

коллекция бесценных предметов старины. Со стропил свешивались заброшенные белые стулья, в углу пылился черный с золотом, восточной работы буфет. Ласкала взор, несмотря на многолетний слой грязи, причудливая готическая горка с витражом, на котором был изображен древний собор. Стефани задержалась у письменного стола с позолотой и вычурными резными ножками.

— Господи, это же Людовик Четырнадцатый! — изумилась она и с благоговейным трепетом провела рукой по инкрустированной столешнице.

— Возможно, — произнес Андре, передернув плечами.

— Как можно держать такую красоту на чердаке? А это Тернер! — нахмурилась она, увидев на столе картину в золоченой раме.

— Английский пейзажист? — спросил Андре со скукой в голосе. — Много лет назад мои родители встречались с ним во время свадебного путешествия по Европе.

Недоуменно покачав головой, Стефани продолжала экскурсию по мансарде, переходя от предмета к предмету, любовно касаясь их пальцами.

— Боже! А это пресс-папье Баккара! Оно стоит целое состояние! Этот полосатый диван — должно быть, Шератон, а арфа — эпохи Регентства. Ты только взгляни на эту изумительную японскую шкатулку! И еще здесь целый рулон китайских обоев…

— Стефани! — перебил Андре девушку.

— Да? — Она повернулась к нему, вертя в руках фигурку арлекина.

— Поставь игрушку и иди сюда.

— Игрушку? — повторила она возмущенно, бережно ставя статуэтку на место. — Это бесценный мейсенский фарфор.

— У нас еще горы всякого барахла внизу.

— Как можно держать эти сокровища здесь? Они же приходят в негодность!

— Если все это спустить вниз, Хармони-Хаус превратится в лавку древностей. Здесь хранятся предметы домашней утвари и обстановки, привезенные из Франции и других стран моими дедом и бабкой, а также безделушки, собранные в поездках моими родителями и мной.

— Ну да, во время ваших многочисленных незапланированных путешествий в Европу, — съязвила девушка.

— Точно.

— Такую красоту следовало бы использовать по назначению… или поместить в музей.

— Стефани, — усмехнулся Андре. — Ты можешь взять здесь все, что тебе нравится. Включая меня, — добавил он, расплывшись в улыбке.

— Мошенник! Опять пытаешься меня подкупить?

Стефани подошла к нему, села рядом.

— Стефани, я не мошенник, я порядочный человек. — Он протянул девушке розу.

— Но любишь швыряться деньгами, — возразила она, наслаждаясь восхитительным ароматом цветка.

— Пока не швыряюсь. Может, попробовать?

— Ни в коем

случае! — воскликнула она.

— Вы очень чувствительны, моя дорогая.

— А вы расточительны!

— Ничего не поделаешь, какой есть. Просто я радуюсь жизни, беру от нее все и тебя хочу этому научить.

— Радоваться жизни и прожигать ее — не одно и то же.

Андре открыл шампанское, налил в бокал, протянул Стефани.

— Ты по-прежнему думаешь обо мне дурно. Неужели за то время, что мы провели вместе, не заметила во мне ничего положительного?

— Я лучше промолчу. — Стефани отпила из бокала пенящийся золотистый напиток.

— И все-таки? — Он коснулся носком ботинка ее туфли.

— Ты обаятельный плут.

— И все?

— Жизнелюб, — продолжила Стефани, пряча улыбку. — Это меня восхищает.

— Значит, мы на верном пути. — Андре поднес ее руку к губам. — В настоящий момент я влюблен в одну леди.

— Ты хороший отец, — сказала Стефани, борясь с переполнявшими ее чувствами, — хотя и потворствуешь шалостям детей.

— Тогда выпьем за мою страсть к жизни, — Андре поднял бокал, — и за то, что я хороший отец.

Они чокнулись. К ее удивлению, Андре погрустнел и поставил бокал.

— Что-то не так? — спросила она.

— Нам непременно нужно поговорить.

Стефани кивнула.

— Значит, ты все осознал?

— Что именно?

— Насчет Эбби.

Андре заволновался.

— Именно о ней я и хотел поговорить.

— Вот как? — Торжествующая улыбка тронула ее губы. — А как же твое правило?

— Всему виной ты, — объявил он хмуро.

— Я?

— Разумеется!

— Продолжай.

— Вчера вечером Эбби ни с того ни с сего спросила, с чего это я стал выводить ее в свет, в то время как неравнодушен к тебе.

— Надеюсь, ты разубедил ее, — всполошилась Стефани. — Я видела, как ты ее поцеловал.

— Ревнуешь, дорогая? — Он провел ладонью по ее щеке.

— Надо же такое придумать! — возмутилась девушка.

— А я-то надеялся! — признался Андре, — Думал, этот поцелуй заденет тебя за живое, тем более что в театр ты приехала с Генри. Знаешь, я от ревности совсем обезумел.

— О нет, Андре, это уже не игра!

— Я уже понял, — простонал он.

— Что ты имеешь в виду?

— Несмотря на твои заверения, мне и в голову не приходило, что Эбби в меня влюблена. Но после вчерашнего возникли сомнения.

— Вот видишь? — Стефани всплеснула руками. — Она любит тебя и, как все в Натчезе, считает, что вы должны пожениться.

— В таком случае этот спектакль следует прекратить, — хмуро заметил Андре.

— Каким образом?

— Эбби выходит из игры.

Стефани ушам своим не поверила.

— Я не хочу причинять ей страдания. Зачем ты пытаешься нас свести?

— Выходит, я виновата?

— Думаю, нам нужно остановиться, пока не поздно. Я отвезу ее на бал в субботу, а затем… постепенно верну все на круги своя.