Волшебный вкус любви
Шрифт:
— Вы с ума сошли?! — я переполошилась еще сильнее, чем когда он предложил жить вместе. — Вам нельзя курить! Это вредно для рецепторов!..
— Рецепторы полетели к чертям, — произнес шеф громко и раздельно. — Ты мне нужна, потому что я потерял чувство вкуса. Как ты и шутила вчера.
— Что? — тупо спросила я.
Потому что это не могло быть правдой. Чтобы новатор Душан Богосавец потерял вкус? Да ладно! Дурацкий прикольчик, ничего больше!
И тут меня словно приморозило к креслу.
Богосавец
— Вы меня… вы меня… — я пыталась и не могла закончить страшную фразу.
— Да, я тебя использовал тебя, — сказал Богосавец. — Вернее, использовал твое чувство вкуса. Потому что сам ни черта не мог.
Он замолчал, и я тоже. Минута, другая… молчание затянулось.
— Зачем вы так со мной? — укоризненно произнесла я, наконец. — Надо было все рассказать сразу.
— Если об этом станет известно, — сказал Богосавец с небрежностью, которая меня ничуть не обманула, — то всё рухнет. Всё, на чем держится мое дело — это репутация повара-новатора. А какой я новатор, если не могу изобретать новые блюда? Я виноват перед тобой. Очень виноват. Но не мог поступить иначе. Один раз я уже все потерял — карьеру, перспективы, благополучие. Но пережил это, справился. И вот теперь опять — то же самое. Второй раз — это слишком, Даша.
Некоторое время я осмысливала то, что услышала.
— Что случилось со вкусом? Это временно или… навсегда?
— Не знаю. Врачи говорят — результат аварии. Я попал в аварию в прошлом году. Видать, слишком сильно ударился головой. Но кто-то говорит, что это из-за стресса. Не верю. Что такое стресс? Выдуманная болезнь.
— Выдуманная… — я кусала губы.
Судьба, порой, шутит очень жестоко. Сначала футболист повредил колено, а потом повар потерял вкусовую чувствительность. У кого тут руки не опустятся?
— Даша, — позвал Богосавец.
Я тряхнула головой, решительно встала из кресла и сказала:
— Стресс это или нет, я не знаю. Но у вас есть мой кошачий язычок. Вы готовите — я пробую. Я не предам вас, Душан.
— Даша… — сказал он с непередаваемой интонацией, в которой было все — и благодарность, и облегчение, и радость. Он взял меня за руку и сжал мою ладонь между своими ладонями.
Сейчас он мог бы попросить меня ограбить с ним на пару банк, и я бы согласилась. На всё бы согласилась… И это было глупо, так глупо, но так… восхитительно. Лишь бы я была нужна ему, лишь бы он держал меня вот так за руку, и смотрел…
— Речь ведь идет не только о вашем гиперэго, — я попыталась говорить шутливо, чтобы скрыть волнение. — Пострадает ресторан — пострадают ваши люди. Они-то не виноваты, что их шеф пьет коньяк и курит.
— Переедешь ко мне? — спросил он.
— Вот это — лишнее. Если можно, лучше я буду жить в комнате отдыха. Так и в самом деле удобнее — не надо тратить время на дорогу до работы или до дома.
— Хорошо, — согласился он. — Насчет зарплаты…
— Зарплата на ваше усмотрение, — перебила я его. — У меня не слишком деловая хватка, даже не знаю, во сколько можно меня оценить. Пока я согласилась помогать вам, но не знаю, что из этого выйдет. Вдруг вы переоценили Дашины таланты?
— Это Даша их недооценивает, — он впервые за весь наш разговор улыбнулся. Улыбнулся искренне, открыто, как улыбался на камеру, готовя для телезрителей очередной шедевр.
— Верните Милана и Елену, — я решила воспользоваться моментом, когда у него улучшилось настроение, — они нужны ресторану. Они нужны вам.
Шеф мгновенно превратился в каменную статую — даже взгляд стал холодным.
— Это исключено, — отрезал он, отпуская мою руку.
— Вы виноваты не меньше, чем они, — не сдавалась я. — У них любовь, а вы позволили себе небольшую интрижку…
— Даша! — он произнес это таким тоном, что я поняла — бесполезно.
И пытаться не стоит.
— Никогда нельзя прощать предателей, — Богосавец всё же решил объясниться. — Если бы они рассказали мне сразу… Но они промолчали. Скрыли. И поставили работу ресторана под угрозу. О них — не обсуждается.
— У вас невыносимый характер, — сказала я.
— Знаю, — он немного смягчился. — Иди, отдыхай. Завтра у нас начнется самая настоящая война, и на сентиментальность времени не останется.
Он оказался полностью прав.
На следующее утро я отправилась на рынок вместе с шефом и Петаром, и лично убедилась, как продавцы элитных продуктов отказывают ресторану «Белая рубашка» в поставках. Причины были разные, но чаще всего выяснялось, что товар уже куплен — втридорога, неизвестным лицом.
Нам-то лицо таинственного перекупщика было хорошо известно, но легче от этого не становилось.
Снова не удалось купить лосося, и пришлось заменить его осетром.
Пока Богосавец выбирал осетрину, я рассматривала прилавок.
— Это налим? — спросила я у продавца, указывая на пятнистую тупомордую рыбину.
— Да, принесли сегодня утром, еще хвостами били, — привычно начал нахваливать он товар. — С потрохами, не замороженный…
— Возьмем налимов, — сказала я Богосавецу.
— Налим?! — брови Петара взлетели на лоб. — Он же падальщик! Мерзкая рыба!
— Возьмем налима, — настаивала я. — У него нежное мясо, но без запаха, как у палтуса.
— Берем, — тут же решил Богосавец. — Берем всего налима.