Воля дороже свободы
Шрифт:
– Ты работал на Основателя? – спросил он Фьола, ни на что уже не надеясь. – Всё время зовёшь его хозяином. Можешь устроить так, чтобы он меня выслушал? Дело есть.
Фьол расхохотался.
– У всех к нему дело есть! – проговорил он, утирая слёзы. – У всех, кто сюда приходит, к нему дело. Но только сам посуди, верзила: как тебя может выслушать грозовая туча? А? Или крот, в которого вселился мой хозяин – у-у, я такое видел пару раз, больше не хочу. Жуткие они всё-таки твари, особенно, когда взбесятся.
Кат подумал,
Тут его шарахнуло чужим воспоминанием, да так, что в глазах поплыло.
Он летел. Парил над лоскутным полем, над атласной лентой реки, над курчавым ковром леса. Клубились облака, воздвигались на пути – огромные, как сотканные из пара башни – но, приблизившись, обращались в дым, в туманную морось, в ничто. Он был один. Наконец-то один, без докучливой свиты, вдали от набивших оскомину чужих слов, лиц, улыбок. Нет ничего прекрасней и благородней одиночества. Одиноко солнце. Одиноко небо. Одинок тот, кто выше всех прочих. Это естественно и разумно. Необходимо и достаточно.
Внизу сверкнула полоса пляжа и распростёрлось море. Бесконечное, тихое, будто из самоцвета вырезанное, лазурное по краю и чёрное над глубиной. Он сбавил высоту и понёсся низко-низко, вспахивая морскую гладь потоками воздуха из турбинных двигателей, оставляя за собой кипящие, расходящиеся клиньями буруны. Опустил боковое стекло, подставил лицо ветру. Засмеялся от счастья…
Кат очнулся. Он по-прежнему сидел на стуле посреди грязной каморки. Вдали от дома, в подземелье, населённом чудовищами. Без надежды, без будущего. Без Ады.
Рядом звенел мальчишеский голос.
– Неужели он всё время такой? – спрашивал Петер, ковыряя пальцем завязки на сумке. – Никогда… не приходит в хорошее настроение? Учитель нам рассказывал, что Основатель, вообще-то, не был негодяем. Просто у него по-другому работала голова.
– Эх, дружочек, – проворковал Фьол, подавшись вперёд. – У него теперь совсем-совсем по-другому работает голова. Мой бедный бывший хозяин свихнулся. Лет пятьдесят уж как. Он псих. Безумец, который ненавидит всё, что шевелится. И старается убить всех, кого заметит на поверхности.
Он снова откинулся на подушки и бросил в рот жменю хлопьев из миски.
– В сущности, – невнятно проговорил он, работая челюстями, – я не могу винить кротишек в том, какими они стали. Год за годом… Ходить под смертью... Да, тупые, да, трусливые… Но от такой жизни кто угодно станет тупым и трусливым.
– Кто угодно, но не вы, – сказал Петер, подняв голову и встретившись глазами с Фьолом. – Вы же его не боитесь, да? Сами сказали. Или это только слова? Сидите-то под землёй, вместе с остальными.
У него вдруг прорезались непривычные интонации. Слова прозвучали жёстко, с вызовом. «Смотри-ка, щенок рычать пытается», –
На Фьола, похоже, эта перемена тоже произвела впечатление.
– С хрена ли мне его бояться?! – зашипел он, щеря корявую гниль зубов и плюясь размокшими ошмётками. – Он уже мне сделал всё, что мог! Изуродовал! Я служил ему почти целый век! Верой и правдой! И всё, что получил – вот это!!
Он запрокинулся, выставив нижнюю часть тела на обозрение – гнездо сочащихся блестящей сукровицей гибких, змеистых отростков.
Кат с трудом подавил желание вскочить и запустить в него стулом.
Петер тоже остался на месте, хотя вздрогнул, когда Фьоловы щупальца прянули ему почти в лицо.
– Вы говорили о помощи, – сказал он твёрдо. – И о том, что можете сделать нечто взамен.
Фьол сопел, обсасывая губы. На бледных, как непропечённые блины, щеках, выступили звёздчатые розовые пятна.
– Да, – сказал он почти спокойно. – Да-да. Отвлёкся я что-то… Не судите строго. Я кой-чего у вас попрошу. У всех прошу одно и то же. Никто пока не справился, но попытаться-то можно, а? Хотя бы попытаться…
Он подвинул к себе миску и принялся копаться в её содержимом, опустив голову. Кат с минуту наблюдал его блестящую от пота лысину, пытаясь хранить спокойствие. Потом не выдержал.
– Что делать-то надо? – спросил он. – Говори уже, одолел совсем.
– Поймать хозяина, – буркнул Фьол. – Только и делов-то. Справитесь?
«Издевается, – злость внутри Ката заколыхалась, грозя расплескаться в любой миг. – Придушить, что ли, этого выблядка прямо сейчас…»
– У тебя, очевидно, есть мысли, как это сделать? – спросил он. – Поймать, значит, твоего хозяина.
Фьол кивнул, оторвавшись, наконец, от миски.
– Есть, – сказал он. – Думается, что именно вам это удастся. Вот ему удастся.
И он ткнул пальцем в сторону Петера.
– Чем же я такой особенный? – спросил Петер, слабо улыбаясь. – Как это у меня получится поймать бога?
– Так же, как у него получается красть чужую пневму, – объявил Фьол, зыркнув на Ката. – Вы оба особенные. Только он по-плохому, а ты, внучок, по-хорошему.
Кат опешил.
– Ну-ка, старый хер, повтори, – потребовал он. – Что ты там сказал?
– Что слышал, упырь! – ощерился Фьол. – Думаешь, у тебя одного двойной дар? Мальчишка тоже такой! Он не только в Разрыв шастать умеет. Он ещё кое на что горазд!
Кат скрипнул зубами.
– Ты видишь чужие способности? – спросил он.
– Догадался, пневмосос, – Фьол, перегнувшись через край кровати, тягуче сплюнул на пол. – Таких, как ты, раньше сразу после рождения топили. Красть чужую пневму – хуже, чем убивать. Хуже, чем дитёнка растлить. Все это знают.
Щёлкнул нож. Кат прыгнул вперёд, на кровать и, подмяв под себя Фьола, упёр остриё трёхвершкового клинка в складки на стариковской шее.