Воля дороже свободы
Шрифт:
И ещё ворочалось, судя по ощущениям, где-то под селезёнкой неловкое, непривычное чувство. Стыд. Кат его испытывал крайне редко. Когда ведёшь дела с такими, как Кила, стыд – роскошь, которую не можешь себе позволить, а Кат вёл дела с Килой уже очень много лет. Но сейчас ему было не по себе из-за пережитой вспышки ярости. «Ведь ещё чуть-чуть – и прирезал бы доходягу, – думал Кат. – Что на меня нашло? Как с цепи сорвался». Очевидно, батимская разрушительная магия действовала не только на атмосферу, но и на мозги. Стоило учесть это обстоятельство и впредь держаться настороже: упырь не должен
«Не буду терять», – решил Кат. В следующий миг на него накатило чужое воспоминание.
Редкостной гнусности.
Вначале стало темно. Кат подумал было на испортившийся окончательно фонарь, но обнаружил, что фонаря при нём нет – как нет и рук, и всего прочего. В целом мире не осталось ничего, кроме темноты.
– Власть есть упорядоченная сфера питания в пространстве, – сказал какой-то незнакомый голос. – Некоторый вещественный параметр цветёт, так сказать, в своём неимении вещей. Он и есть мой взгляд на жизнь, мой образец. Рассмотрим самосопряжённый оператор и найдём для него два момента. Первый имеет корни, которые являются базисом для труда. А то, что неизбежно, сами понимаете, без труда не достаётся.
Хватая ртом воздух, Кат вынырнул из тьмы в реальность. У него снова были руки, ноги, голова с глазами. Был фонарь.
Впереди по курсу Фьол продолжал что-то втолковывать Петеру. Петер рассеянно кивал.
Кат посветил фонарём назад. Луч выхватил из тьмы кротовую самку. Та заворчала, щурясь от света.
– Что за нахер? – потрясённо пробормотал Кат.
И вновь очутился в темноте.
– Бытие я вижу в единстве, которое есть симметрическая матрица искомого базиса, – сообщил всё тот же голос. У него были самодовольные, назидательные интонации, словно он рассказывал о самых простых вещах тому, кого считал неизмеримо глупей и ниже себя. – Бытие в отрицании – неизбежная проблема, теперь уже не сон и не что-то общественное. Соотносится с собою как небытие инобытия. Введение скалярного произведения с единичной матрицей означает, что я есть в себе.
Кат забился, пытаясь вырваться из кошмара. Тщетно: у него по-прежнему не было тела. Он ощущал себя частью чего-то большого, враждебного, непреодолимого. Частью тьмы.
– Используя правила обращения и транспонирования ума, мы легко докажем определённость как качество, – сказал голос лекторским тоном и вдруг без всякого перехода дико заорал. Крик был надсадным, истошным, на разрыв связок. Он длился долго-долго, никаких человеческих лёгких не хватило бы на такое.
Потом крик оборвался, и одновременно сгинула тьма.
Кат опять обнаружил себя в тоннеле – задыхающимся, мокрым, как мышь. Фонарь плясал, зажатый в трясущейся руке.
Обернувшись, он увидел прямо перед собой кротиху.
– Ыб-быб, – промычала та и чувствительно подтолкнула его башкой, чтоб не останавливался.
Кат с минуту вздрагивал и косился по сторонам, опасаясь, что воспоминание вернётся ещё раз. Но больше ничего не было. Петер с Фьолом продолжали шагать вперёд. Кротиха сопела, шаркала когтями по земле и бубнила.
– Ети вас всех по списку, – пробормотал Кат, чуть успокоившись. «Никогда такой жути не было, – подумал он. – Видно, духота влияет. И магия. Надо выбираться отсюда,
В этот момент крот-проходчик взбрыкнул задними лапами, подняв фонтан глиняных комьев, и заревел. Таким же рёвом отозвалась самка. Чудовища начали перекликаться: тоскливый, похожий на гудки паровоза вой заволок тоннель.
– Ну чего ещё, а! – воскликнул Фьол. – Опять вы, опять!...
– Что с ними? – прокричал Петер.
– Боятся! – крикнул в ответ Фьол. – Не хотят идти! Сейчас уговорю!
Он выпростал во все стороны осклизлые щупальца, с неожиданной, какой-то насекомьей лёгкостью вскарабкался на стену и, забирая всё выше, пополз вперёд. Поравнявшись с кротом, навис над самой его мордой, протянул руку и что было силы дернул гиганта за мясистое ухо. Крот замолк; тут же, как будто ей в глотку забили кляп, замолчала и самка. Фьол притянул к себе увенчанную костяным наростом кротовью голову и принялся что-то негромко говорить. Крот протестующе урчал.
Петер плюхнул сумку прямо в грязь. Уселся сверху, сгорбившись и втянув голову в плечи. Задышал редко и глубоко, сжимая в зубах мундштук. Под тканью куртки топорщились в такт дыханию лопатки – будто маленькие крылья, которые когда-нибудь вырастут. Если вырастет сам Петер.
Если ему дадут вырасти.
«Если мы вообще отсюда выберемся, – добавил про себя Кат. – Интересно, у парня тоже беды с головой начнутся? Или он просто ещё немного поглупеет?»
Петер обернул к нему бледное, испачканное подземной грязью лицо. Прохрипел:
– Тяжело… Тяжело идти.
– Не надо было соглашаться, – проворчал Кат.
– Он сказал… – слова выходили редко, с трудом. – Сказал, что у меня дар. Дар усмирять духов. Что в моём присутствии… Ну, духи слабеют. Я справлюсь… с Беном.
Кат хмыкнул.
– Он тебе ещё и не то сказал бы. Ему просто приманка нужна. «Усмирять духов». Самому-то не смешно?
Петер сделал несколько вдохов, страдальчески сдвинув брови.
– А у меня есть выбор? – спросил он невнятно.
– Да нет никакого выбора, – Кат скинул рюкзак и прислонился к стене тоннеля. – Просто он тебя на смерть отправляет. А ты и рад.
– Я не рад, – хрипло ответил Петер и выпрямился. – Дело в другом.
Кат бросил взгляд вперёд – туда, где Фьол что-то нашёптывал кроту в обвисшее ухо. Из темноты позади доносилось тихое курлыканье самки.
– Ну? – спросил Кат.
Петер повёл глазами по сторонам, будто искал подсказку.
– Я трус, – выговорил он наконец. Вытер лоб, оставив на коже очередной грязный развод. – Вот почему я здесь. Потому что бежал… Бежал из приюта. В страхе.
Кат помолчал, ожидая продолжения. И дождался.
– Они выбили дверь внизу, – сказал Петер. – Ворвались. Я слышал, как начали крушить мебель. Кестнер, наш учитель, на них кричал. И потом тоже… Кричал… А они поднялись на второй этаж, где были спальни. Стали вытаскивать всех из кроватей. Всех наших. Напротив спала Ирма… Напротив моей комнаты. Хотел к ней идти, как-то спасать, не знаю. Но тут дверь с петель слетела. И я увидел их, увидел, как схватили Ирму. А дальше… Оказался в Разрыве.
– У тебя со страху открылся дар, – кивнул Кат. – Бывает.