Воля дороже свободы
Шрифт:
– Демьян, – позвал Петер вполголоса.
Кат очнулся.
Со стороны башни что-то приближалось.
Оно было большим.
Очень большим.
Оно шумело так, что становилось ясно: ему нечего бояться. Это всё остальное вокруг должно бояться. А лучше – убегать. Со всех ног, не разбирая дороги, опережая собственный крик.
Оно шло через лес, сквозь лес, не замечая леса. Верхушки деревьев вздрагивали, кренились, собираясь величаво опасть под властью земного притяжения – и вдруг резко ныряли вниз, в гущу ветвей. Сила, которая их обрушивала,
Потом раздался рёв. Петер ахнул и зажал уши, а Кату вмиг стало ясно, что охота на того, кто может так реветь – исключительно глупая затея. Самоубийственно глупая.
И наконец они увидели зверя.
Он выломился на просеку, оставив за собой ещё одну просеку – такую же широкую, свободную полосу, устланную поваленными деревьями. Зверь был величиной с хороший амбар. Бронированная костяными пластинами холка доставала до верхних веток. С рогов, простёршихся на пять саженей в стороны, свисали гнилые лохмотья. Густая шерсть доходила до земли, скрывая ноги. Морда у существа была не звериная: из меха торчали влажные паучьи жвалы, над ними блестела россыпь фасетчатых глаз, а ниже извивалась пара не то щупалец, не то хоботов.
Чудовище было страшным до тошноты и отвратным до дрожи.
Увидев Ката с Петером, оно развернуло жвалы и снова затрубило, испуская прозрачную дрожащую струю пара.
«Нам кранты, – пронеслось в голове Ката. – Старик долбанулся на всю голову. Как можно поймать эту громадину?!»
Видимо, о том же подумал и Петер.
– Не справимся! – выдохнул он, косясь на Ката ошалелым от ужаса глазом. – Надо бежать!
– Валим, – согласился Кат. – Я направо, ты налево. Пошёл!
Зверь рванулся вперёд.
Они бросились в стороны.
Ветер засвистел в ушах Ката, волосы откинуло назад. Несколько жутких секунд он бежал – бежал сломя голову, ожидая хруста веток за спиной, удара, смертной боли: словно попал в кошмарный сон. Корявые стволы заслоняли путь, ноги скользили по набрякшей влагой почве. Рюкзак цеплялся за сучья, но не было ни единого свободного мгновения, чтобы стащить его с плеч.
Когда Кат, наконец, рискнул бросить взгляд за спину, то обнаружил, что находится в относительной безопасности. От ямы его отделяли полсотни саженей, а необъятная косматая туша виднелась ещё дальше – и стремительно притом удалялась.
Зверь гнался за Петером.
Из двух жертв он выбрал ту, что была слабее. Ломился сквозь лес, быстро и неудержимо, явно превосходя скоростью заполошный бег мальчика. Буро-зелёная куртка мелькала между деревьями чуть впереди расставленных, исходящих ядом жвал монстра.
«Можно уходить в Разрыв, – подумал Кат. – Досчитать до ста, пожалуй, успею. Но пацан?..»
И тут его окатило каким-то дурным весельем. Как уголком глаза замечают движение, так и Кат отмечал – уголком сознания – что всё складывается хуже некуда. Им не удалось поймать зверя. Петер вот-вот погибнет, и с ним заодно погибнет возможность свободно разгуливать по мирам без вечной заботы
Но всё это казалось сейчас незначительным. Пренебрежимо малым. Главным было то, что Кат выжил. Всех перехитрил, ускользнул от опасности. Он мог дышать, говорить, есть, пить, любиться. И волен был идти куда глаза глядят. Свободен в высшем понимании этого слова.
Оставалось только смыться в Разрыв.
– Один, – пробормотал Кат, отступая на шаг, чтобы надёжней укрыться от зверя за деревом. – Два. Три. Четыре…
Под ногой хрустнула ветка.
Кат взмахнул руками, чтобы удержать равновесие. Крепко оцарапался о торчащий острый сучок.
И пришёл в себя.
Вернулись привычные, почти родные эмоции: раздражение, тревога и чувство общей неустроенности. Мир, как обычно, был плох, дела обстояли, как всегда, из рук вон погано. И с этим, как водится, предстояло что-то делать.
Но главное – Петера догонял зверь.
Собственно, самого Петера уже не было видно: его заслонил мохнатый, колыхающийся на бегу звериный зад.
Счёт шёл на секунды.
– Эй! – крикнул кто-то.
Зверь дёрнул ухом.
Кто-то заорал громче:
– Эй, говно-о! Драть твою ма-ать! Иди сюда, скотина пеженая! Э-э-эй!
Монстр замедлился, остановился. И принялся разворачиваться – медленно, неуклюже, сшибая деревья. Храпя от лютого бешенства.
– Иди! Иди, сука! Ну иди, я тебя в жопу еть буду! Дава-ай!!!
И вот когда чудище, поливая землю пеной, сочащейся из-под жвал, развернулось, взревело и ринулось к Кату – только тогда Кат сообразил, что это кричал он сам.
«Дурак», – промелькнуло в голове.
Ноги сами понесли его прочь.
«Один, два, три… – представить Разрыв с открытыми глазами, да к тому же перепрыгивая через пни, оказалось непростым делом. – Четыре, пять, шесть…»
Сзади послышался глухой шум и треск.
И ещё – рёв.
«Да неужели?..»
Кат обернулся.
Зверя не было.
Были только сломанные, вповалку лежащие деревья. Яма, чернеющая посреди просеки. И заглушённый, доносящийся из-под земли вой, в котором ярость мешалась с болью.
Кат остановился, перевёл дыхание.
Прихрамывая, держась за донимавший тупым колотьём бок, каждую секунду ожидая какого-нибудь подвоха, он вернулся к яме.
Маскировка исчезла, обнажив неровные, осыпавшиеся земляные края. Кат заглянул вниз и отпрянул, когда из глубины опять взвился к небу рёв. Под ногами загудело от ударов: зверь молотил лапами в глинистые стены.
Из-за деревьев вышел Петер. Он хватал ртом воздух, волосы прилипли ко лбу.
– Этот… там?..
– Там, – Кат упёрся в колени, выдохнул. – Только, думается, ненадолго. Здоровый, сука, выберется легко.
Петер побрёл к нему навстречу в обход ямы – осторожно, медленно, держась подальше от края.