Вопреки
Шрифт:
Вот он, настоящий катарсис – чистое тело и стакан холодной воды с лимоном – высшее мирское наслаждение. Я даже на Макса перестал злиться, потому что чувствовал себя блаженно в вещах, пахнущих свежестью, и в теле, пахнущим первобытной чистотой. Я вышел из кухни и завернул в зал, откуда выливался тусклый свет от телевизора.
– Ну ты, конечно, и поспать любитель! – Воскликнул Макс, оторвавшись от хоккея, когда я сел рядом на диван. – Твой отец звонил, не хочешь поговорить? – Я замотал головой, когда Макс стал протягивать мне телефон. – Тогда хотя бы напиши, что всё нормально, он же ждёт!
– Ладно, напишу, – буркнул я, лишь бы Макс отвязался. – Тебе интересно? – Я перевёл взгляд на экран телевизора, где бесцельно гоняли шайбу уже 5 минут с моего прихода в комнату. Макс кивнул, увлечённо наблюдая за происходящим на катке. Интересно, он вообще заметит, если я уйду? Сейчас проверим. Я вышел из комнаты под страстные крики болельщиков из телевизора и скрылся в коридоре – тишина. Да, на разговоры по душам теперь можно явно не рассчитывать. Придётся пересмотреть свои привычки, а Максу явно пора завести детей, чтобы понимать, когда нужно убавить звук в телевизоре…
Я сел на подоконник и уставился в окно – ковыряться в телефоне или ноутбуке мне мало хотелось, а завалиться спать по новой я был не готов. Что же до вида за окна – он был чудесным – мерцающие, как елочная гирлянда, улицы, возведённые по принципу трёхлучия; парк с гигантским колесом обозрения, находящийся в квартале от моего окна, пестрил своими красками беззаботного веселья, а чёрное небо раскрашивали фонтаны из разноцветных звёзд, которые будто срывались от скуки с неба и, опускаясь на землю, переливались на кронах деревьев. Разноцветные вспышки освещали горизонт в сиреневые, лазурные и апельсиновые тона, то и дело привлекая внимание своими пируэтами, внезапно появлявшимися в небе; бакалейные лавки, которые укладывались поудобнее на ночь, закрывали свои блестящие глаза-витрины; магазины и кафе, которые встречали своих последних гостей, выглядели довольно симпатично, вписываясь в углы домов или первые этажи зданий; бронзовые памятники на мосту, привлекающие лишь туристов, меланхолично взирали на ночных кутёжников, как и мраморные статуи каких-то мифических богинь, которые провожали своей девственной улыбкой посетителей театра; шумное городское ралли закрывало свои дневные трассы, позволяя редким зрителям пробежаться от одного светофора к другому, взамен на тишину, как и истоптанное поле для вечных пробежек, устало вздыхало под ногами сумеречных прохожих, шастающих от одного заведения к другому. Воздух был свежим и солёным, потому как море, шум которого был слышен даже в 7 остановках от него, неспешно заканчивало свои беседы с прибрежными жителями, превращаясь в сонную сапфировую гладь, постепенно чернея и провожая последние облака беспокойным отражением, охлаждая свой тревожный пыл. Небо уже и вовсе потускнело, как перед дождём, и серая дымка поглотила нежные лавандовые облака. Наступила ночь. Тихая одинокая ночь. С привкусом морской соли и звёздным послевкусием. Я почувствовал, что потускнел, как и небо, погрузившись вновь в свои мысли, даже не улавливая их вечно обновляющийся поток.
Когда мне становилось очень грустно, не знаю почему, но я всегда вспоминал этот эпизод из жизни. Было морозное снежное утро, ветер завывал и иногда бился в наши окна. На улице было серо и темно, что было похоже на старый черно-белый фильм в жанре какой-нибудь классической мелодрамы. Я сидел на кухне и медленно гонял остатки каши по тарелке, думая о том, как сдать сессию, если я почти к ней не готовился. Настроение было паршивое, потому что через неделю был Новый год, а нас завалили литературой и заданиями к экзаменам, да еще и вставать к первой паре – издевательство! В общем, меньше всего мне хотелось с кем-нибудь пересечься на кухне, и тем паче поговорить. Но за дверью послышалась какая-то возня, а за ней заливистый хохот с визгами, и что там происходило – идей было мало. Было мало, пока в меня не прилетела струя холодной воды, причём, прилетела целенаправленно. «Мы не сдадимся без боя!», – воскликнул папа, а в следующую секунду я, всё еще ничего не понимая, держал водяной пистолет, направляемый папой в сторону Марты, попутно отступая со мной на балкон. Сперва, мне пришла в голову мысль о том, что я явно взрослее, чем они, но так казалось только в первые мгновения, потом мы уже носились друг от друга по всей квартире, пока не закончилась вода. Помню, Барни тогда с ума сбесился от такого представления, и постоянно бегал от нас к Марте и обратно, думая, что все это устроили для него. Мне кажется, последний раз я так искренне смеялся только в детстве, потому что чувствовал себя самым довольным ребёнком в тот момент. Помню, мы потом мокрые валялись на полу в зале, смеясь друг с друга, пока Барни не мог определиться кого же из нас троих сидеть облизывать. Не знаю, пошёл я тогда в универ или нет, но улыбка после этого у меня еще целую неделю не сходила! Пожалуй, это было самое классное утро за все наше время с Мартой.
Хотя нет, лучше было только утро в мой прошедший день рождения! Обычно, мой день рождения отмечался как главный праздник в году, поэтому меня было трудно, чем удивить в этот день, но они смогли. Как я уже потом узнал, за пару дней до этого, они закупились цветной и крафтовой бумагой, а еще декоративным фетром с атласными лентами, и в ночь на мой день рождения они украсили самодельной гирляндой коридор в квартире и кухню. Конечно у папы были деньги, чтобы купить уже всё готовое в магазине, но, мне кажется, им сами было интересно заморочиться с этим, тем более, намного приятнее, когда видны старания через немного криво вырезанные буквы и звёздочки, сразу становится понятно, что люди не за несколько минут бумагу раскромсали, лишь бы было. Но это я увидел уже потом, самое милое за утро было то, что я проснулся не под оглушающий рёв будильника, а под звонкое, улыбчивое пение «С днем рождения», а когда открыл глаза, то передо мной уже оказался торт, с зажжёнными свечками. И пока я лохматый и сонный задувал свечи, они целовали меня в щеки, сидя по обе стороны возле меня на кровати. Я тогда радовался как трехлетка такому представлению, даже вообще не обращая внимания на подарки. Знаете, это приятно, когда взрослые люди, у которых тоже свои дела и работа, заморачиваются несколько дней ради 5 минут твоих эмоций.
Но сейчас меня вообще не приводили в чувства эти воспоминания, всё, что лезло мне в голову вертелось вокруг грустных историй с печальным концом, от чего я превращался в овощное пюре, растекшееся по подоконнику, еще сильнее.
_________
Первую неделю я провел, лёжа на кровати, смотря в одну и ту же точку на стене. Ни увлечений, ни друзей, – ничего, только пустота, одна душащая пустота, которая заполняла мой разум. Мне абсолютно ничего не хотелось – ни есть, ни пить, не разговаривать, – хотелось только одного – чтобы меня никто не трогал. Я выползал из комнаты под вечер только для того, чтобы перекусить холодной еды, потому что я даже не хотел её разогревать, сходить в душ, и вернуться назад в свой склеп. Было ли это желание привлечь внимание? Нет. Но то одиночество, которое входило в привычку, с каждым днём разрушало меня всё сильнее то и дело переплетаясь с тревогой. Не было ничего, что могло бы его заполнить. Даша была права – эта безобидная игрушка начинала меня порабощать.
Я читал книжки, за неделю прочёл – 3, но на 4 я сломался, даже читая, мне становилось одиноко и текст переставал проникать в меня, я просто смотрел на листок печатной бумаги, но желания погрузиться в него у меня абсолютно не возникало. Это был не я. Все вокруг меня было не мое: ни моя семья, ни мои друзья, ни мой город, ни моя жизнь. Я был как зомби, который изо дня в день двигался по одной траектории, жаждущий хоть какого-то вознаграждения, но кроме одних и тех же бугров и оврагов, в которые он падал, ничего не получал. Я не понимал, как мне жить. Как мне существовать? Всё не так! Всё не так! Всё не так! Всё не так! Всё было не так! Я хочу назад! Я хочу, чтобы все было как прежде! Я просто хочу вернуться в то время, когда в моих глазах все было настолько беззаботно, что я верил, что любое зло можно победить любовью, а не большей агрессией. Я хочу домой, потому что здесь я совершенно чужой…
Было чувство, будто внутри меня разбили зеркало, через призму которого я смотрю на мир. Мне было уже не больно, боль была лишь в момент удара. Осколки впивались в сердце, и проходя насквозь, окровавленные вылетали наружу, оставляя меня истекать кровью. Какое-то время я ощущал, как это зеркало крошится, а кусочки разлетаются все дальше и дальше друг от друга, но их движения становились всё реже и реже, пока наконец не перестал что-либо чувствовать: ни скребущего по сердцу стекла, ни пронзающей боли, ни разрывающей сердце раны, – все, что появлялось на этом месте – пустота, бездна, бескрайняя черная бездна, из которой невозможно было выбраться. Не было видно и проблеска света, все внутри меня погрузилось во тьму. Я перестал что-либо чувствовать, словно никогда ничего не испытывал до этого. Я попросту не знал, как это сделать вновь. Словно, внутри меня сломался механизм, а главная деталь была то ли слишком маленькой, чтобы завести его, то ли слишком большой, чтобы попасть внутрь, а оттого, мне становилось с каждой минутой все отчаяннее и злее все равно на то, что происходит. Эта чернота заполняла мое сердце, и те светлые части, что оставались после поражения, медленно, но верно сдавались в плен. Словно моё сердце больше не хотело давать мне надежду на спасение, потому что больше не хотело страдать.
Я даже перестал всех обвинять в случившемся, и стал думать о том, какие надежды я возлагал на светлое рупрехтское будущее. Только кто вообще решил, что это самое будущее будет светлым, и что оно вообще будет?! Кто взял на себя ответственность решать это? Может мне вообще это ваше будущее не нужно, может меня завтра собьют на переходе, потому что я слишком доверяю! Кто от этого застрахован? Хотел бы я посмотреть в глаза тому Нострадамусу, который вдалбливает в головы, что все мы встанем на свой путь и он будет удивительно-прекрасным! Прекрасное, как и быстрая игра с неудачами, – это фикция, созданная романтиками, а вокруг жестокий мир, который не встречает тебя на розовом пони со сладкой ватой в руках, этот мир встречает тебя с прогнившими трубами в хрущевках и бездомным на другой стороне улице, безразлично взирающим на всё вокруг. И разве это картинки светлого и волшебного? Очнись, Нострадамус! Вот она жизнь, она здесь, а не в твоей пушистой голове!
Наверное, я бы и дальше продолжал погружаться в апатию, если бы не характер Макса, с которым он добивался абсолютно всего, чего хотел, абсолютно от каждого. Поэтому, когда Макс стал открывать дверь в мою комнату, я уже начинал понимать, что мне так просто не выкрутиться.
– Я только что разговаривал с твоим отцом. Оказывается, ты здесь учишься?!
– И что?
– Ты уже почти месяц, как должен ходит в универ! – Я продолжал смотреть на него вопрошающим взглядом. – Собирайся, поедем туда и по дороге запишешься в автошколу! – Я замотал головой. – Ну это ты из отца можешь верёвки вить, а я жду тебя через 10 минут в кафе внизу. И кстати, разбери наконец чемоданы в прихожей, а то надоело спотыкаться! – Заявил Макс, показав на часы, и вышел из комнаты, на что я передразнил его последние слова. Тоже мне воспитатель нашелся! То ему сделай, это ему не нравится, а я вот не хочу и никуда не поеду!