Вопреки
Шрифт:
– Не трогай меня!
– Лёша, все тебя ждут, не устраивай истерику! – Макс с силой потянул меня к себе, когда папа опустил руки, а Марта виновато смотрела на меня, роняя слёзы. Ну уж нет, вы сами напросились на нее!
– Я ненавижу твою работу! Ненавижу! Я вас всех ненавижу! Это ты во всём виноват! Ты! Отпусти меня! Отпусти! Папа, не отправляй меня туда! – Я тянул к нему свои руки, но Макс безжалостно заламывал их, прижимая меня к себе. – Отстань! Не трогай меня! Это моя жизнь! Моя! Пожалуйста! Папа! Папа! – Макс оттаскивал меня все дальше и дальше, пока мы не скрылись за стенами паспортной зоны. Я был не в себе, мне казалось, что я мог в этот момент сломать ему руки, своими попытками освободиться. Я орал на весь терминал и не собирался успокаиваться,
Какими-то титаническими усилиями Макс затащил меня в самолет усадив на кресло, но меня абсолютно это не интересовало. Все тело ныло и болело, я был весь мокрый, дрожал и жмурился от злости, пронизывающей каждую клеточку моего тела, глотая слезы, которые в несколько ручьев текли из моих глаз. Макс что-то говорил мне о времени полёта, но меня это вообще не волновало, я не собирался удосуживать предателя своим вниманием. Макс на какое-то время замолчал и слушал мои всхлипывания, но затем продолжил.
– Знаешь, всё н…
– Заткнись! Я не хочу тебя слышать! Заткнись! Заткнись! – Вновь взорвался я, смотря бешенным взглядом на Макса. – Я тебя ненавижу! И кстати, то, что ты лучший друг папы не значит, что ты – он! – Макс потянулся ко мне, чтобы пристегнуть ремень, но и здесь его ждало то, чего он заслуживал. – Не трогай меня! Убери руки! – Чуть ли не отпихнув его ногами закричал я. Наверное, если бы это не был бизнес-класс, в котором летели лишь мы с Максом, меня бы уже высадили из самолёта, чтобы не слушать мои вопли, но этого не случилось, а потому я чувствовал абсолютную свободу в своих эмоциях и знал, кого можно было ими, при случае, выхлестать.
Когда Макс всё же оставил меня в покое, то я апатично перевёл взгляд на иллюминатор, больше обращая внимание на своё отражение, чем на взлётную полосу, и до сих пор задавался лишь одним единственным вопросом – «за что?». Ответа не было.
_________
До ужаса испуганный взгляд, кровь под носом и на губах, и пистолет, приставленный к виску, – такая картинка появилась в телефоне мужчины, пытавшегося трясущимися руками закурить сигарету. Минута. Вторая. Он не решался заново включить видео, в последний момент его палец как заводной соскакивал на кнопку выхода. Его трясло, было видно, как его скулы ходили взад-вперед, а вена на виске то и дело набухала, бешено барабанив свой ритм. В его глазах мелькало множество мыслей и картинок, стремительно проносящихся в уме, и когда совсем уже страшные образы начинали возникать один за другим, то он встряхивал головой и закрывал глаза. Но долго тянуть время было нельзя – он глубоко вздохнул и открыл видео.
Голубоглазый парень с животным страхом смотрел на него с экрана, то и дело роняя слёзы на грязный пол, на котором стоял на коленках, в сыром, промозглом подвале, с единственной лампочкой, торчащей откуда-то из-за его спины. Чья-то рука грубо держала его за белокурые вьющиеся волосы и дергала каждый раз, когда он всхлипывал. На его лице и волосах была кровь, и, скорее всего, она была его, потому как красные дорожки, перемешавшись со слезами, медленно ползли по его губам и подбородку вниз. Вторая рука, не менее грубая на вид, держала пистолет вплотную прижав дуло к его виску, то и дело, гладив пальцами курок. Молчаливое видео казалось ужасно долгим, но заминка длилась не более 5 секунд, хотя казалось, что прошло уже несколько часов перед тем, как парень смог выдавить из себя хоть слово.
– Папа… – Раздался дрожащий голос. – Если ты не сделаешь все, что они хотят, они убьют меня! У тебя есть 48 часов и 10 миллионов… Папочка, пом…
– Наши требования останутся такими на протяжении 24 часов, дальше, мы поставим тебя на счётчик, если не выполнишь наши требования – мы его убьём! – И пистолет в его руке пугающе заскрипел. Он нажал на курок, но выстрела на раздалось, однако, по глазам парня было видно, что за несколько мгновений
Телефон выпал из его рук и раздался надрывный крик, в котором смешалась боль с отчаянием и безысходностью, разрывая его на мелкие кусочки.
– Нет, нет, нет, это какая-то шутка! Этого не может быть! – Он скатился по стенке на пол и закрыл лицо руками, уткнувшись ладонями в колени. – Ненавижу! Ненавижу! – Мужчина откинул телефон и ударил по стене до крови кулаком, так он сделал еще несколько раз, пока женщина, которая была все это время возле него, не вцепилась в его плечи, встав между ним и стеной.
Вот, что произошло со мной и вот почему папа так боится теперь любых угроз в мой адрес. Я, конечно, могу сказать, что похищение не особо сильно повлияло на мою психику, но свои следы оставило очень заметными. Тогда-то на мне жизнь отыгралась за избалованное и спокойное детство. Что только там со мной не делали (плохого) за эти два дня, но самое ужасное – это было утро перед моим побегом… Может быть я когда-нибудь вам о нём расскажу, когда наберусь смелости всё вспомнить вновь.
Кто это сделал – неизвестно. Главный, они называли его Гром, издевался надо мной с особым возбуждением и жестокостью, словно мои крики и слёзы его заводили также, как старый автомат, в который бросили потёртую монетку. Никогда не забуду, как я тогда в лихорадке валялся на грязном холодном полу, задыхаясь от боли и страха, пока в полутьме члены, назовём это «кланом», держали меня, чтобы я не дергался, когда их предводитель воспитывал мою строптивость. И он, увы, всё еще на свободе.
Что ж, видимо пришло время хотя бы коротко рассказать вам о тех, кто еще до недавнего времени был частью моей жизни, – всё равно в самолёте заняться было нечем, а с Максом я еще не был готов разговаривать. Не буду расписывать достоинства и недостатки каждого, но я думаю, что моя интонация очень хорошо отобразит это. Правда, должен сразу предупредить: размер моего изложения совершенно не зависит от моего отношения к этим людям.
Начну с Марты, так как она стала единственной, кого папа подпустил к своему ребёнку, потому что попросту бы не потерпел нелюбви к нему. Он бы не допустил и не простил себе, если бы рядом появилась женщина, которая не терпела бы его сына – слишком дорогая была бы расплата за личное счастье. Марта, которая жила с нами только четвёртый год, хорошо усвоила это правило, хоть ей про него и не говорили, но она знала, что её муж в первую очередь отец: он один прожил (на тот момент) 14 лет в этой роли, и этой ролью он дорожит сильнее, чем какой- либо еще. И как только она приняла это, то ей открылся удивительный мир её мужчины – любящего и заботливого мужа, готового ради своей семьи на всё.
Она действительно наполнила наш дом уютом и лёгкостью, которую было трудно создавать в одиночку, придумала массу каких-то безумных и трогательных семейных традиций, которые до сих пор актуальны, да и просто, наконец, создала ту семью, которой нам с папой не хватало всю жизнь. И если у нас с папой был семейный ритуал: всегда, когда это возможно, завтракать вместе, то Марта добавила к нему ещё обед и ужин. Мы стали настоящим целым, неразделимым и непобедимым, мы стали по-настоящему теми, кого можно было назвать семья. Хотя изначально, я очень настороженно к ней относился, потому что делить папу с кем-то еще мне мало хотелось, да и тем более, откуда я знал на сколько она у нас задержится. Это сейчас я понимаю, что я разбивал ей сердце своими выходками, но тогда я хотел проверить её на прочность, чтобы убедиться, что ей можно доверять. Она терпела всё, что выдавала моя ревность, терпела и не сдавалась, упорно дожидаясь момента, когда я наконец пойму, что я не стану третьим лишним в этой компании, а наоборот лишь укреплю её.