Вор с палитрой Мондриана
Шрифт:
— Полагаю, выплаты по страховке возместили потерю?
— О нет, только не за картину. Дедушка так и не застраховал ее. Ему просто в голову не пришло. Ведь в конечном счете картина не стоила ему ни цента, и потом, вряд ли он мог предвидеть, что ее украдут.
— Так значит, ее так и не нашли?
— Нет.
— Ясно.
— Время шло. Умер мой отец. Мама вышла замуж за другого и переехала на западное побережье. А Мондриан так и остался моим любимым художником, мистер Роденбарр… И всякий раз, глядя на его работы в Музее современного искусства или Гуггенхайма, я испытываю дрожь восторга. И еще тоску по моей утраченной картине, моему Мондриану, которого дед завещал мне. — Она выпрямила спину, пожала плечами. — Два года назад, — сказала она, — в галерее Вермильон состоялась ретроспективная выставка произведений Мондриана. Я, разумеется, пошла. Бродила от одной картины к другой затаив дыхание, и вдруг, мистер Роденбарр, сердце у меня так и остановилось. Потому что я узнала одну из картин. Это была моя картина.
— О!..
— Я была потрясена. Оглушена, ошарашена, сбита с толку. Это была моя картина, я узнала бы ее где угодно.
— Но ведь вы не видели ее целых десять лет, — мягко заметил я. — И потом, все работы Мондриана отмечены… э-э… неким сходством. Нет, я нисколько не умаляю достоинств этого гения, однако же…
— Это была моя картина!
— Ну, хорошо. Вам, конечно, видней.
— В течение долгих лет каждое воскресенье я сидела перед ней, смотрела на нее, перемешивала на тарелке зеленый горошек с картофельным пюре. Я…
— О, так вы тоже так делали? А знаете, что я еще придумывал? Я выстраивал из пюре маленький замок, сооружал вокруг него нечто вроде рва с соусом, затем брал кусочек моркови и воображал, что это лодка, а из зеленого горошка получались превосходные пушечные ядра. И еще мне страшно хотелось придумать, как бы катапультировать их в грудинку, но тут всегда вмешивалась мама, и игре наступал конец. Но как ваша картина оказалась в галерее Вермильон?
— Поступила туда на время выставки.
— Из музея?
— Из частной коллекции. Мистер Роденбарр, лично мне совершенно все равно, каким образом картина оказалась в частной коллекции и как попала на выставку. Я должна ее вернуть, вот и все. Она принадлежит мне по праву, и даже если б не принадлежала, так мне на это тоже наплевать. С тех пор как я увидела ее на выставке, меня преследует навязчивая идея. Я должна ее вернуть.
Все же интересно, подумал я, что же есть такое в этом самом Мондриане, от чего люди с неустойчивой психикой окончательно сходят с ума? Тот похититель (или похитительница?) кошек, тот мужчина с грубым голосом, звонивший по телефону, Ондердонк, убийца Ондердонка и вот теперь, наконец, эта нахальная маленькая дамочка. Да и вообще, кто, собственно, она такая?
— А собственно, — сказал я, — кто вы такая, позвольте узнать?
— Вы что, не слышали? Мой дедушка…
— Вы так и не назвали свое имя.
— Ах, имя!.. — протянула она и на какую-то долю секунды задумалась. — Элспет. Элспет Питерс.
— Красивое имя.
— Благодарю. Я…
— Вы, очевидно, считаете, это я выкрал картину из дома вашего дедушки много лет тому назад, да? О, я все понимаю, мисс Питерс. Вы купили книгу в моей лавке, и мое имя запало вам в голову. Затем вы прочитали или услышали нечто и узнали, что несколько лет тому назад, перед тем как стать владельцем букинистического магазина, я… э-э… вел преступный образ жизни. Вы сделали в уме и эту зарубку и затем…
— Я вовсе не считаю, что вы украли картину у деда.
— Вот как?
— Нет. Почему, собственно, я…
— Но…
— Нет, я просто подумала, что вором вполне могли быть вы. Хотя в то время вы, очевидно, были еще совсем мальчишкой, верно? Лично мне всегда казалось, что отец прав. Что это дядя Билли украл картину. Но очевидно, дядюшка Билли с тем же основанием приписывает эту кражу отцу. Ладно, как бы там ни было, но этот человек продал потом мою картину. И знаете, кто ее купил?
— Могу лишь догадываться.
— Уверена, что знаете.
— Дж. Маклендан Барлоу, да?
Она была явно удивлена и уставилась на меня огромными карими глазами. Я повторил имя, но оно, похоже, ей ничего не говорило.
— Это имя человека, который дал на время картину в галерею Вермильон, — объяснил я. — А позднее преподнес ее в дар музею Хьюлетта. Ну, теперь вспомнили?
— Не знаю, о чем это вы, — ответила она. — Картина, моя картина, была выставлена в Вермильон, и там висела табличка, где говорилось, что принадлежит она Гордону Кайлу Ондердонку.
— О… — сказал я.
— И еще я читаю газеты, мистер Роденбарр. И у меня сложилось впечатление, что ваша криминальная карьера вовсе не прекратилась в связи с приобретением книжной лавки. Если верить этим самым газетам, вы были арестованы за убийство мистера Ондердонка.
— Ну, отчасти это так.
— И вас выпустили под залог, верно?
— Более или менее.
— И именно вы украли у него картину. Мою картину, моего Мондриана.
— Похоже, что все так думают, — сказал я, — но на деле это не так. Да, картина исчезла. Да, я хотел наложить на нее ла… перчатку, но не получилось. Готовилась какая-то передвижная выставка, и Ондердонк должен был дать им свою картину. И отправил ее в мастерскую, сделать другую рамку.
— Этого быть не может.
— Не может? Почему?
— Да потому, что спонсоры этой выставки обязаны делать это сами, в том случае, разумеется, если считают, что картину нужно переобрамить. Я абсолютно уверена, что это вы взяли картину.
— Но ее не было, когда я влез в квартиру.
— Верится с трудом.
— Я и сам глазам своим не поверил, мисс Питерс. И до сих пор не хочу верить, но штука в том, что я там был и сам видел. Вернее, не видел, потому как и видеть было нечего, кроме голой стенки на том месте, где она висела.
— И что же, Ондердонк сам сказал вам, что отдал картину в мастерскую?
— Я не спрашивал. Он был мертв.
— Вы убили его прежде, чем заметили пропажу Мондриана?
— Мне не пришлось его убивать, потому что кто-то успел сделать это до меня. К тому же тогда я вообще не знал, что его убили, потому как не удосужился поискать в шкафу его тело. А не удосужился лишь по той причине, что не знал, что в квартире имеется тело.
— Так значит, его убил кто-то другой…