Вор с палитрой Мондриана
Шрифт:
— Просто представил себе этот парад.
— У тебя извращенное чувство юмора, Берн. Кто-нибудь тебе об этом говорил, а? Ну, подтолкни же, а то нашего друга уже окончательно растрясло.
Но наш друг не жаловался. Это был, как вы уже, наверное, догадались, покойный мистер Тренквист, а штука, которую мы толкали перед собой, была ничем иным, как инвалидным креслом на колесиках, взятым напрокат в больнице Питтермана, что на Первой Авеню, между Пятнадцатой и Шестнадцатой улицами. Кэролайн сходила туда, взяла кресло и доставила его в собранном виде в лавку в багажнике такси. Я помог ей втащить кресло в подсобку, где мы разложили его и усадили в него Тренквиста.
Надо сказать, что ко времени, когда мы собрались выйти из лавки, выглядел он вполне естественно, сидя в этом кресле, и уж во всяком случае, куда презентабельнее, чем на сиденье унитаза. За пояс он был привязан кожаным ремешком, и еще я добавил пару шнуров от старой лампы, которыми прикрутил запястья к подлокотникам, а лодыжки — к специальной ступеньке для ног. Плед — на деле то было старое, траченное молью одеяло — прикрывал его от шеи до кончиков ступней. Пара затемненных очков скрыла остекленелые голубые глаза. Твидовая кепка с козырьком, висевшая у меня в подсобке на гвозде с марта в ожидании своего законного владельца, была водружена на голову Тренквиста, сделав его таким образом менее узнаваемым. И вот таким манером мы передвигались по улицам города, пытаясь разобрать, что, черт возьми, произошло, и останавливаясь через каждый квартал, когда Кэролайн начала бесноваться по поводу бордюров.
— Знаешь, чем мы сейчас занимаемся? — сказала она. — Транспортировкой мертвого тела, вот чем. Это квалифицируется как уголовное преступление или судебно наказуемый поступок?
— Не помню. Во всяком случае, такие дела не поощряются, это уж точно. А вот закон на эту тему сформулирован довольно расплывчато.
— В кино в таких случаях говорят, что ты не имеешь права ни к чему прикасаться.
— В кино я ни к чему и не прикасаюсь. И точно знаю, что в подобных ситуациях ты обязан немедленно сообщить о трупе в полицию. И ведь ты вполне могла это сделать, Кэролайн. Вполне могла выйти из сортира и сообщить Рею, что там, на стульчаке, сидит труп. Тебе даже не пришлось бы звонить.
Она пожала плечами.
— Но я подумала, он потребует объяснений.
— Вполне вероятно.
— А у нас не было подходящего объяснения.
— И снова ты права.
— Но как он туда попал, а, Берни?
— Понятия не имею. На ощупь вроде бы был еще теплый, но с другой стороны, мне не так уж часто доводилось трогать покойников, и я не знаю, сколько им требуется времени, чтобы остыть. Может, он находился в лавке со вчерашнего дня. Ты же помнишь, вчера я запирал ее второпях, потому что меня арестовали, ну я и не мог сосредоточиться и сделать все как положено. Может, он затаился среди стеллажей, а может, проскользнул незамеченным в подсобку и спрятался там.
— Но к чему ему было прятаться?
— Понятия не имею. Ладно, не важно. Словом, каким-то образом он оказался в подсобке, а потом, ночью или утром, пошел в сортир, сел на стульчак, не спустив штанов, и умер.
— От сердечного приступа или чего-то еще?
— Или чего-то еще, — согласился я, и в ту же секунду переднее колесо врезалось в бордюр на обочине. Голова нашего пассажира качнулась вперед, и с нее едва не слетели очки и кепка. Кэролайн поспешила привести его в порядок.
— Он на нас в суд подаст, — сказала она, — за небрежное обращение.
— Что за шутки, Кэролайн! Это же как-никак покойник.
— Извини. Просто вырвалось. Чисто нервное, полагаю. Так ты считаешь, он умер естественной смертью?
— Это Нью-Йорк. Смерть от руки убийцы — случай вполне естественный.
— Думаешь, его убили? Но кто мог его убить?
— Не знаю.
— Думаешь, с ним в лавке прятался кто-то еще? Но как он потом выбрался?
— Понятия не имею.
— А может, этот Тренквист совершил самоубийство, а?
— Почему бы нет? И вообще, он был агентом русской разведки, и в полости зуба у него находилась капсула с цианистым калием, и он чувствовал, что дело его швах, вот и забежал в мою лавку и принял яд. И я нахожу вполне естественным и оправданным, что человек захотел умереть в окружении первоизданий и изящных переплетов.
— Ну хорошо, если это не сердечный приступ и не самоубийство…
— И не лишай, — вставил я. — Тут вообще возможно много вариантов.
— Но если он умер не от всех этих вещей, а был убит, как удалось это сделать? Как это ты умудрился запереть в лавке двух совершенно посторонних людей?
— Не знаю.
— Но все же?
— Ну, может, этот некто успел проскочить, когда сегодня утром я отпирал дверь. Я мог и не заметить. Или тогда, когда вышел купить кофе, а потом отправился к тебе.
— Этот паршивый кофе…
— Да… Он мог пробраться в туалет и там помереть. Или же был не один, и этот второй, убил его. Или же он вошел один, а потом явился убийца, и он открыл ему дверь, и этот человек вошел и убил его.
— Или же убийца смог проникнуть в лавку накануне, просидел всю ночь запертым, а когда утром появился Тернквист, впустил его и убил. Но разве мог один из них впустить другого без ключа?
— Без проблем, — сказал я. — Я не слишком старательно запер дверь, отправляясь за кофе. Я даже оставил на улице столик с книгами, а дверь просто захлопнул, и замок автоматически защелкнулся. Не помню, чтоб я запирал его ключом… — Я нахмурился, силясь вспомнить. — Хотя нет, погоди! Кажется, она была заперта, когда я вернулся, потому что ключ пришлось повернуть дважды. Черт!..
— Что такое?
— Погоди, я что-то совсем запутался, — сказал я. — Ну, допустим это Тренквист впустил убийцу. Отпер ему дверь изнутри, просто повернув ручку, так? А потом убийца оставил его тело в сортире и вышел из лавки, но как ему удалось запереть дверь?
— Может, у тебя в лавке где-то завалялись запасные ключи? Может, он нашел их и…
— Но ведь это еще надо было умудриться найти, а он торопился. К тому же я теперь точно вспомнил, что не запирал замка на два оборота.