Ворчливая моя совесть
Шрифт:
— Во дают! — хохоча, крутил головой Заикин. — Интеллигенция из трех букв! ПТУ!
Фомичев молча допивал компот. Не очень-то обращая внимание на всех прочих, Зоя — с искорками в ярко-зеленых глазах — от Фомичева не отставала. Присела рядом, облокотилась на стол полными розовыми руками, округлым подбородком уперлась в ладони.
— Ты всегда один по тундре гуляешь, а вчера, я видела, вдвоем. С Володей Гогуа.
— Аха-ха-ха! С Гогуа! — отреагировал Заикин, шумно выскребывая кашу. — Более подходящего не нашел? То есть более подходящую! Зойку бы позвал! Аха-ха-ха!
— Меня нельзя, — пристально, с улыбкой рассматривая Фомичева, его напряженное лицо,
«Факт, — невольно мелькнуло у Фомичева, — уж Петро — точно, согласия бы на это не дал. Да и галстук, по всей видимости, не только для президиумов носит…»
— Аха-а-ха-ха! Почему же нельзя? — с высоким горловым смехом удивился Заикин. — Одним можно, а другим нельзя? Фомичев, ты не теряйся! Будь, как Серпокрыл! Раз ты… Раз похож!
С грохотом сдвинув столик — коленями его задел, — Фомичев вскочил, выпрямился. Все замолчали. «Что же теперь? — думал Фомичев. — Врезать ему, что ли?» Заикин отвел взгляд, усмехался. И Зоя улыбалась. Все так же ласково, задумчиво. Хоть смотрела не на Фомичева. Вообще ни на кого не смотрела. На голубую поверхность пластмассового обеденного стола, словно в просторы неба. В эту минуту в наступившей тишине к ровному гулу буровой, проникающему в окно столовой, добавился еще какой-то, посторонний, едва различимый звук. Едва разборчивое тарахтенье, стрекот.
— Вертолет! — воскликнул Гогуа.
Выскочив из-за стола, Зоя кинулась к кухонному шкафчику, достала огромный, обтянутый черной кожей морской бинокль. Приложив его к глазам, нетерпеливо, всем телом подавшись вперед, всмотрелась в просторное с редкими неподвижными облачками небо, в крохотное темное пятнышко на горизонте.
— Он! Мишенька! — отложила бинокль, забегала, стала поправлять прическу, извлекла из того же кухонного шкафчика флакончик французских духов, взболтала его и, вытащив стеклянную пробку, провела внутренней, влажной ее частью у себя за ушами. Снова закупорила, снова взболтала и, полуотвернувшись от помбуров, на этот раз сунула пробку за корсаж, потерла там…
— Это… для нахалов, — пояснила Зоя с затуманившимся взглядом.
Стрекот двигателя становился все слышней, пятнышко все больше, больше, пока не превратилось в вертолет «Ми-6» или в М и ш у, М и ш е н ь к у, как фамильярно окрестили его на буровых. В мгновение ока отработавшая вахта — кроме Фомичева — разбежалась по вагончикам, переоделась, переобулась, собрала рюкзаки, транзисторные приемники и магнитофоны и столпилась, переминаясь с ноги на ногу, с волнением ожидая, когда замедлится, прекратится, как бы увянет вращение могучего винта. Раскрылась дверца, выпала металлическая лесенка. Медленно сошел на грешную землю командир — Фаиз. Важный, в новой фуражке с бронзовыми листьями по козырьку и в кирзовых сапогах. А вслед за ним посыпались из вертолета странные, незнакомые, пестро, не по-нашенски одетые люди. Со сверкающими алым лаком гитарами, трубами, саксофонами… Последним выпрыгнул бригадир. Лазарев. В руках, словно огромный каравай, он держал круглый индикатор веса.
— Погоди! — крикнул он, останавливая бросившуюся было к лесенке вахту. — Артистов вам привез! Концерт будет!
— На черта мне твой концерт! — завопил Заикин. — Мне домой надо! На Базу!
— А я не на Базу сейчас, — важно сказал Фаиз, — я на Подбазу. Вот, груз туда везу, — кивнул он на вертолет: — Через час-полтора вернусь. Как раз концерт кончится. Артистов заберу. А может, и вас.
— Фаиз Нариманович! — окликнула его стоявшая в стороне, боком Зоя. — А обедать у нас разве не будете сегодня?
Он
— Обязательно, Зоенька! Вот когда за артистами вернусь…
Нечего делать, все приготовились слушать концерт. В том числе и Заикин. Даже с буровой, кто не очень был занят, явились. Один лишь Лазарев не стал тратить на артистов время. Сразу побежал к станку, к пульту, поручив брату, тем более что тот был при галстуке, проследить… И не успел растаять в небе грохот вертолета, как грянула музыка. Три женщины пели, гитарист, аккомпанируя, подпевал. Саксофонист и трубач, когда их рты не были заняты мундштуками инструментов, тоже подпевали. После вокальной части гитарист, дав подержать кому-то из зрителей свою сверкающую алым лаком гитару, показал фокус. Проглотив шарик от пинг-понга, вынул его затем из уха у Гогуа. Саксофонист и трубач прочли по басне, очень похоже — при помощи мимики — копируя то соловья, то осла; то банкира, то докера. Одна из певиц исполнила на колеблющемся под нею ягельном ковре недавно изобретенный танец «Молодежный». Другая певица подвергла собравшихся тестированию.
— Вы входите в абсолютно темную комнату, в которой имеется настольная лампа, бра и люстра. Что прежде всего вы зажжете?
Кто-то сказал — люстру. Кто-то — настольную лампу. Кто-то спросил, что такое «бра»? Тест оказался собравшимся не по зубам. Помучив их немного, певица под аплодисменты раскрыла тайну:
— Спичку! Прежде всего вы зажжете спичку! Темно ведь!
Третья певица, видно, ничего, кроме как петь, не умела.
— Вопросы к товарищам артистам будут? — зычно обратился к зрителям Петр Яковлевич.
— Будут! — поднял руку Заикин. — Скажите, а вы что, мужья и жены? А то мы смотрим, вас ровно три пары!
Все засмеялись. И артисты тоже. Они при этом все как один отрицательно качали головами. Нет, мол.
— Тогда… — не унимался Заикин. — Нельзя ли нам познакомиться с артисточками поближе? Кха-кха!..
— Отчего же, можно! — улыбаясь, ответила третья певица. — Но, к сожалению, уже некогда! — и показала пальчиком в небо. Там стрекотал возвращающийся вертолет.
— Так вместе же полетим! — радостно закричал Заикин.
«Ми-6» сел. Важно сошел на грешную землю Фаиз. Из дверей, улыбаясь, глядели головы в ушанках, касках.
— Непредвиденное обстоятельство, — произнес Фаиз, — с Подбазы четырнадцать человек пришлось взять, да артистов ваших шестеро. Так что… — он обвел взглядом разочарованно взвывших помбуров. — Могу взять только двоих. Не переживайте. У меня еще два рейса сегодня.
— Полетят Фомичев и… и Гогуа! — раздался позади голос бригадира. Он вытирал паклей замасленные руки. Успел уже сунуть их куда следует и не следует. Отбросил паклю и повторил: — Гогуа и Фомичев. Володя, — глянул он на Гогуа, — на почту я зайти не успел. Ты уж сам… — На Фомичева Лазарев и не глянул даже. — А Фомичева срочно вызывает Бронников, — добавил он. И даже глянул при этом, улыбнулся даже. Не без ехидства.
— Зачем? — унизился Фомичев. Уж больно удивлен был.
Лазарев на этот раз даже рассмеялся. Что это с ним?
— Не могу знать, товарищ Фомичев!
Летчики отправились обедать. Все сошли с бревнышек в грязь, уважительно давая им дорогу. В окнах столовой металась Зоя, взмахивала скатертью. Фомичев сбегал к себе, с лихорадочной быстротой собрал рюкзак. Гм… Зачем это вызывает его Бронников? Гм… Хорошо, что побрился.
Когда летчики, с лоснящимися губами, весьма довольные жизнью, вернулись в машину; к Фаизу, уже собравшемуся убрать лесенку, обратился с жалобным выражением на лице Заикин: