Воробышек. История «дорогой мамочки»

Тигринья

– Всё это, конечно, очень занимательно, баронесса София. Но вы не производите впечатления землячек. Аура другая. Есть определённые признаки, по которым всегда можно выделить «одномирцев». Так вот у вас эти признаки отсутствуют. Баронессе Воробышку никто не угрожает. Тебе не надо лгать, чтобы защитить её.

– Да как ты смеешь?! Я не лгу!

Улыбка барона становится мечтательной. Пытаюсь сгладить ситуацию:

– Мои предки прибыли в тот мир на две тысячи лет позже, чем предки благородной Софии. За две тысячи лет люди изменили планету, сделав её пригодной для жизни. Так что мы из одного мира, но аура у нас разная.

И снова на меня смотрит патрицианка. Гостеприимная баронесса Зося уступила место благородной Софии, которая отдаст за меня жизнь, но при жизни смешает меня с грязью. Барон Алек, медленно облизнувшись, улыбнулся:

– Правду ты сказала, баронесса Воробышек. Кстати, а имя у тебя имеется?

Молчу. Как унизительно… На глазах вскипают слёзы. Благородная София улыбается Зигги и говорит:

– А у чистокровных нет имён. У них есть реестровый номер.

Повернувшись ко мне, спрашивает у меня:

– Я ведь не ошибаюсь, чистокровная? Или за эти годы внесли изменения в законодательство?

Во рту пересохло, голоса не было. Я покачала головой. Ужас ледяными когтями впился в позвоночник, обдирая кожу до костей, приводя в чувство… И я, взмахом ресниц стряхнув с глаз слёзы, смогла ответить:

– Изменений, касающихся чистокровных, в законодательство Нового Вавилона за последние годы внесено не было, благородная София. У меня есть реестровый номер и нет имени.

Барон Витольд встал из кресла, в котором сидел, подошёл ко мне, опустился на колено и склонил голову:

– Прости меня, баронесса Воробышек. Ты наша гостья… Моя жена… Мне стыдно.

Я испугалась, не зная, что сказать. В смятении смотрю на баронов, краем глаза видя, как баронесса встаёт и направляется к выходу из зала.

– Не надо просить прощения, барон Витольд. Баронесса София вспомнила традиции нашего мира. Я не обиделась. На правду не обижаются.

И тут от двери прозвучало:

– Основной традицией нашего мира является забота о чистокровных. Наслаждайся семейной жизнью, барон Зигмунд. Пока твоя жена не отправилась обратно. В тот мир, откуда явилась. Сколько тебе ещё здесь быть, чистокровная?

– Меньше пяти месяцев, благородная София.

За что она так со мной? Я же ничего ей не сделала! Оскорбилась на то, что барон Витольд решил принести мне извинения? Или ревнует к двоюродному брату? Никто ничего об их отношениях не говорил. Такие вещи обычно на слуху. А я вообще не знала, что у патриция Флавия есть двоюродная сестра. Я прожила с ним полтора года в его поместье. Три месяца до зачатия, девять – до родов, и полгода кормила сына, которого родила патрицию. И видела я легата только ночами до зачатия и вечерами – после. Он приходил ко мне, расспрашивал, как прошёл день, не надо ли мне чего-нибудь. Приносил цветущую ветку, ставил её в вазу. Сидел полчаса, потом уходил не оглядываясь. Вышел проводить меня к флаеру, преподнёс подарок. И всё.

Опять не о том думаю. Надо думать, как выжить. Барон Зигмунд опять в улыбку ласковую придурь напустил. Вошёл в образ «бешеного Зигги»… Барон Витольд расстроен, а барон Алек улыбается мечтательно. Страшно подумать, о чём может мечтать владетель замка Делон. Мой муж очень плавно поднялся из кресла и протянул мне руку.

– Пойдём, принцесса. Поздно уже.

Глава восьмая

О ссоре с мужем, а также об охоте на крупную дичь и нападении ройха на баронессу Зосю.

Опираясь на руку мужа, выхожу из зала, пожелав доброй ночи баронам, оставшимся в креслах. Всю ночь будут пить? Хорошо им! А мне шею свернут, как курёнку… А может, и что похлеще придумает супруг мой. Прошли в наши комнаты. Барон закрыл двери. Теперь никто не услышит…

– Иди к себе.

– К себе?

– Иди в свою комнату. Быстро.

Смотрю на мужа: на подёргивающееся лицо, испарину над верхней губой, глаза, затягивающиеся пеленой бешенства, и чувствую, что мои кости превращаются в желе. Подумать только! Я боялась барона Алека, и совершенно не опасалась Кобру!.. Делаю шаг назад, второй… По щекам катятся слёзы, всхлипывать боюсь, чтобы не нарушить тишину, заполняющую комнату. Третий шаг назад, и сбоку появляется дверь в мои две комнаты. Метнулась к ней, дёргаю и дёргаю за ручку, а она не открывается. Чувствую за спиной движение, горячее дыхание обжигает шею. Начинаю плакать в голос. Мне страшно! Мне так страшно!.. Тяжёлая рука ложится на плечо, отрывает от двери, вторая рука толкает дверь, которая открывается вовнутрь. Муж втащил меня в комнату, прошептав на ухо:

– Испуганная принцесса…

Швырнул в кресло, навис надо мной, опираясь руками о подлокотники:

– И когда же ты, жена моя, намеревалась мне об этом сказать?

Кобра. Как есть Кобра. И шипит по-змеиному, а лицо всё ещё дёргается и в глазах – бешенство. Вжалась в спинку, потому что страшно.

– Или ты собиралась просто помахать мне рукой: «Ну, бывай, Зигги?» Отвечай!!!

– Сегодня.

– Что – «сегодня»?

Издёвка в голосе. И что объяснять? Как объяснить, что старательно не думала о возвращении, что не хотела возвращаться?..

– Я собиралась тебе сказать об этом сегодня. Я предупредила, что нам надо поговорить о важном.

– Складно говоришь, принцесса.

– Я не принцесса.

– Да уж, наслушался. Вы точно не были знакомы?

– Точно.

Оттолкнул кресло, которое отлетело к стене. Вместе со мной отлетело. Кубарем выкатываюсь из мягкой ловушки, стараюсь держать в поле зрения всё, особенно мужа, и попутно подыскиваю что-то, могущее заменить оружие. Мне с Коброй не справиться, но время потянуть я смогу. Может быть, он придёт в себя… Или кто-нибудь из баронов явится… Муж направился ко мне, я от него, стараясь держаться подальше и не дать загнать себя в ловушку. Стулья, банкетки, пуфики – всё разлетается в разные стороны, как детские мячики. Остановился, рванул ворот, задыхаясь. Не помню, как оказалась на полу, обнимая его колени, прижимаясь лицом, плача от страха за него…

– Убил бы!

Начинаю плакать уже от облегчения… Слава Богу! Успокаивается…

– Хорош реветь, принцесса!

Стараюсь взять себя в руки, но, вероятно, слишком много всего со мной случилось. Не могу остановиться. Сижу на полу, вцепившись в мужа, и вся трясусь от рыданий. Кобра осторожно отцепил мои руки, поднял меня, скрючившуюся, крепко держа за предплечья, сказал приказным тоном:

– Дыши, принцесса! Глубоко дыши! Вдох, выдох! Давай, девочка!

Начинаю дышать. Машинально контролирую вдохи-выдохи, успокаиваюсь… Голова болит от рыданий, и стыдно смотреть на мужа. Считает меня истеричкой, наверное. Притянул к себе, растирает плечи, спину…