Ворон
Шрифт:
Тар-Минастир шел по королевским покоям, а следом за ними — адмирал Рэрос и Гэллиос. Это была анфилада солнечных залов, напоминающих больше высокий собор, нежели жилые помещения…
— Чем обязан визиту двух виднейших людей королевства? — спрашивал король. — Ежели по делам государственным, так извольте подождать — сегодняшний совет немало утомил меня. Если же как старые друзья так — милости прошу, очень вам рад.
— Именно, как друзья, — поспешил заверить его Гэллиос. — И у нас будет к тебе
— Для друзей, что угодно. Но не смейте упоминать о делах государственных — на сегодня с меня достаточно — я хочу музыки, пения моря, а не этих долгих рассуждений! Пять часов слушать все эти мнения, и все для того, чтобы вывести, что флот так и останется здесь до тех пор, пока не поступит точных сведений, что — да, Враг двигается на Гил-Гэлада…
Они вошли в залу, кажущуюся наиболее обжитой из всех. Из мраморных стен выступали изваяния диковинных зверей из ртов которых, сверкая, в солнечных потоках, который врывался из широких окон, опадали струи журчистой, сверкающей воды. Под потолком, на котором изображены были морские валы, летали, многоголосо пели птицы, было свежо и спокойно.
Король пригласил их в кресла, которые стояли возле фонтана. Предложил им выпить из кубков, и был там напиток более светлый и легкий, чем солнечный свет.
— Итак, чем я вам обязан? — спрашивал Тар-Минастир с добродушной, в чем-то даже и ребячьей улыбкой..
— Тэр и Грона. — произнес Гэллиос.
Рэрос подхватил:
— Лучшая пара, влюбленные всею душою своею, прекраснейшие в Нуменоре… собаки.
Тар-Минастир закончил:
— Признающие волю только одного хозяина — меня. Эй, Тэр, Грона!
И вот уже бегут из соседней залы два пса почти с человека ростом. В Тэре преобладал цвет темный, в Гроне — белый, с золотистыми прожилками.
— Я слышал — недавно Грона ощенилась. — говорил Гэллиос.
— Да. — кивнул король. — Появилась тройня, и, видно, красою они превзойдут родителей своих.
— Хорошо. — кивнул старец. — Подарите одного из них.
— Кому, вам? Подарю, и подарок будет воистину королевский.
— Нет, не нам — Альфонсо… — произнес Гэллиос.
В это время раздались шаги, и голос:
— Адмирал Рэрос! У меня дело чрезвычайной важности.
— Подождите минуту! — через всю залу крикнул адмирал.
— Ах, задиры Альфонсо?.. Что же — он сам попросил о таком даре?
— Вовсе и нет — он бы никогда о подобном не попросил, но ему нужен такой друг — не человек, с которым бы он спорил, но друг, который бы и понимал его, и был бы всегда рядом… — говорил Гэллиос.
— Что ж… Ежели вы просите… Тэр — принеси-ка детей.
Тэр темным вихрем метнулся из залы, и вернулся уже с люлькой в зубах — из люльки, привстав на задние лапы, выглядывали, три забавных щенка. Цветом они пошли в мать, но, среди белого и златистого, проступали, также, и темные пятна.
— …Что ж. — молвил Гэллиос. — Двух из вас ждут сладкие, беззаботные годы в Нуменоре: охота в окрестных лесах, сон под колыбельную фонтанов… А вот одному из вас придется слить судьбу свою с судьбою человека, которому никогда не будет покоя. Ну — кто из вас обменяет благоденствие Нуменора, на неизведанное. Кому из вас милее буря?
Он вытянул руку, и из корзины к ней выпрыгнул; и, ковыляя, устремился на неуклюжих еще лапках, один из щенков, по виду ничем не отличный от остальных. Его Гэллиос подхватил на руки, и щенок издал радостный, тонкий визг, и завилял хвостиком.
— Это Гвар — самый шустрый из всех. — заявил нуменоский король.
В это время, посланник про которого совсем забыли, громко крикнул:
— Простите, адмирал, но мне велено передать: ваш сын Альфонсо пропал!
Как и всякому нуменорцу, Альфонсо не стоило большого труда, пролетев десять метров, ухватиться за одну из составляющих крону, ветвей — а затем, в несколько прыжков оказаться на земле. Там в густой, теплой тени он недолго простоял, вслушиваясь: доносился детский смех, распевали среди ветвей птицы Вновь и вновь вспоминал он слова Элдура, о том, что он должен бежать, и взять меньших братьев.
— Зачем ему понадобились эти трое?.. Глупость!.. Так — решено — их оставлю здесь, а этому Ему скажу, что не мог их выкрасть…
Ему казалось, что поблизости никого не было, однако, когда он вышел из тени; и пошел по окутанной в солнечное облако поляне, навстречу ему, из тюльпанов, словно величественное белое облако из-за горизонта, поднялся единорог. Спокойные, золотистые глаза были устремлены на юношу, лилось сияние, от которого Альфонсо стало так тепло, будто он опустился на теплую, пушистую перину.
Плавно изгибающимися, наполненные западным ветром парусами, разлились в его голове слова:
Остановись, остановись в дыханье теплом, Постой немного, выслушай меня, Не будь листом нежданно перелетным, Ведь, этот лист ждет впереди дыхание огня…Альфонсо не дослушал единорога — из всех сил бросился среди деревьев; мчался и по аллеям, однако, когда слышал впереди чьи-нибудь голоса: сворачивал поскорее в сторону и на бегу твердил:
— Знаю я эти ваши штучки — спокойные речи и все такое. «Остановись…» — Конечно им хочется, чтобы стал я спокойным, чтобы жил как все они… Ха — чтобы своим братикам в этом самом парке сказки читал!.. Быстрее бы вырваться, свободным стать — все, чего достоин я, получить…
Через некоторое время, он подбежал к парковым воротам и стоявшие там в торжественном карауле воины, почтительно склонили пред ним головы. Один из них говорил:
— Молодой Альфонсо, сегодня прекрасный день — благодатно и солнечно — однако, все же не пристало вам бегать в одной больничной рубахе да брюках, на босу ногу…