Ворону не к лицу кимоно
Шрифт:
– В конце концов ворон похитил возлюбленную и попытался сбежать с ней, но молодой господин связал ему крылья и сбросил его со скалы. А дворец, построенный для невесты на вершине той скалы, и стал впоследствии дворцом Окагу.
– Правда?
– Так вот, вороном-таю называли ворона, когда он обратился в девицу. У простых людей даже есть представление об этом – это известная старая песня.
Масухо-но-сусуки, скорчив уродливую гримасу на своем красивом личике, будто увидела нечто мерзкое, прикрыла рот веером.
– Ты ведь все равно этого не знаешь? Объясню тебе,
Пока Масухо-но-сусуки говорила, прямо перед Асэби встала Тя-но-хана.
– Хоть ты и умеешь немного играть, но в целом ты та же самая ворон-таю. Молодой господин на тебя и смотреть не будет, так о чем же ты размечталась? Тебе бы тоже посмотреть «Ворона-таю», – сквозь зубы процедила Тя-но-хана. – Полезно будет, чтобы понять, где твое место.
Хлоп! – это Укоги выбила веер из рук Тя-но-ханы. Та вытаращила глаза, когда веер вылетел из ее толстых пальцев, и оскалилась:
– Что это ты делаешь?!
– Это я хотела спросить! Как ты смеешь говорить такое! Извинись перед моей госпожой!
– Она сама виновата: деревенщина, а смеет соперничать с госпожой Сиратамой! Ты что, не знаешь, что Госпожа в лиловом сама сказала, будто среди тех, кто был представлен, есть ворон-таю? Я всего лишь произнесла вслух то, что она подумала. Ничего неправильного я не сказала.
– Успокойтесь, обе! – встала между готовыми сцепиться дамами-нёбо Кикуно.
– Госпожа в лиловом хочет что-то сообщить, – как-то устало произнесла Хамаю, и Тя-но-хана с Укоги пришли в себя. Они поспешно повернулись к почетному месту, где неторопливо двигалась тень веера.
– У вас получилось гораздо более захватывающее представление, чем «Ворон-таю», – со смехом сказала Госпожа в лиловом, и щеки дам запылали. В особенности умирала от стыда перед Госпожой в лиловом Тя-но-хана.
– Ах, что вы такое говорите…
– Это ты что такое говоришь, Тя-но-хана! Не смей упоминать мое имя в ваших низменных спорах.
Тя-но-хане, чьи возражения прервали на полуслове, ничего не оставалось, кроме как замолчать.
– Я ничего, кажется, не говорила о том, что ворон-таю – это Асэби. Возможно, ворон-таю – это твоя госпожа, а ты смеешь болтать такую чушь!
У Тя-но-ханы отвалилась челюсть, она уставилась на Госпожу в лиловом:
– Что вы сказали?
– Не заставляй меня повторять. И подумай над моими словами. – Она легко встала и беззвучно покинула зал, направляясь в Токагу.
– Подождите, госпожа!
– Госпожа!
Дамы пытались остановить Госпожу в лиловом, но та даже не обернулась. Все переглянулись и тут наконец заметили, что кто-то исчез.
– А где госпожа Асэби? Госпожа Асэби, куда вы подевались? – взволновалась Укоги, а Хамаю равнодушно тряхнула головой, указывая подбородком в сторону Весеннего павильона.
– Как только вы начали ссориться, она и ушла. Бедняжка.
– Я думаю, что Масухо-но-сусуки и Тя-но-хана должны принести извинения. – Тихий сердитый голос принадлежал Фудзинами, которая до сих пор хранила молчание. Наконец осознав, что рассердила хозяйку Окагу, родную дочь правителя, Тя-но-хана побледнела. Однако Масухо-но-сусуки мрачно молчала и ничего не сказала в ответ.
Асэби, в одиночестве вернувшись в Весенний павильон, вошла в опочивальню и тут же без сил опустилась на пол.
Ноги ее не держали.
Она прекрасно знала, что совершенно необразованна. Но, оказывается, она не знала даже о том, что может превращаться в ворона, – кто бы мог подумать? И когда над ней из-за этого посмеялись, она страшно испугалась того мира, в котором ее знания ничего не стоили.
Неужели она и правда может превращаться в ворона? Она посмотрела на руку, которой вытирала слезы, несколько раз сжала и разжала пальцы. Да, она не знает, как стать птицей. Она даже подумала, не было ли все это просто комической пьесой, чтобы посмеяться над ней, необразованной девушкой?
– Ворон-таю…
Слова Масухо-но-сусуки и Тя-но-ханы все еще звучали в ее ушах.
– Госпожа! – С шумом вернулись Укоги и остальные дамы-нёбо.
Укоги вскрикнула, лишь глянув в лицо Асэби:
– Госпожа! Не стоит обижаться на слова Тя-но-ханы, это глупая шутка!
Асэби взглянула на обеспокоенное лицо Укоги и слабо улыбнулась:
– Укоги, Самомо, послушайте. Я хочу отпроситься домой.
Отпроситься домой, если ты не больна, означает отказаться от участия в соперничестве за сердце наследника. Изумленная Укоги, побледнев, подступила к Асэби:
– Что вы такое говорите?!
– Сейчас очень удобный момент. Я побывала во дворце Окагу, поприсутствовала и на празднике очищения Дня Змеи, и на празднике Танго. Меня все равно никогда не выберут – зачем мне здесь оставаться?
– Да что же вы такое говорите?! Ни Ее Величество, ни госпожа Фудзинами не позволят этого! Даже если вас не интересует молодой господин, об этом не может быть и речи!
Под упреками Укоги Асэби опустила глаза:
– Я не говорю, что он меня не интересует…
– Но?..
– Да разве молодой господин обратит на меня внимание?
Асэби говорила почти неслышно, и Укоги с подозрением уставилась на нее, но потом, видимо, поняла неуместность своих слов. Она удивленно посмотрела на Асэби:
– Госпожа, неужели вы…
Асэби вновь подняла глаза на Укоги и улыбнулась через силу:
– Не бойся, Укоги. Волноваться не о чем. Думаю, это была ошибка. Я ведь толком его и не разглядела.
От стыда девушка прижала руки к лицу.
– Когда-то давно я случайно увидела его и подумала, что это судьба. Показалось даже, что он тогда улыбнулся мне. Наверное, этого должно быть достаточно. – Асэби прошептала это, словно убеждая саму себя. – А я-то надеялась встретить его еще раз и рассказать о своих чувствах… Чуть не выставила себя на посмешище. Я ведь понимала, что молодой господин не может полюбить меня, – горько усмехнулась она.