Ворону не к лицу кимоно
Шрифт:
– Госпожа! – звала ее Укоги, но Асэби не слышала.
– Я ошиблась.
– Госпожа!
– Так что этого для меня вполне достаточно.
– Госпожа Асэби!
– Вовсе он меня не любил, наверное, он просто смеялся.
Лицо, обращенное к Укоги, было залито слезами. Только увидев, с какой заботой Укоги глядит на нее, девушка поняла, что плачет. На лице ее появилось удивление:
– Ой…
– Госпожа, простите свою Укоги. Я до сих пор ничего не знала о ваших чувствах. Мы прекрасно вас понимаем. Не старайтесь улыбаться через силу.
От этих ласковых слов из светлых,
Когда она пришла в себя, в комнате было сумрачно. Укоги не было. Кажется, все тихонько ушли, оставив ее одну, когда она заснула, обессиленная плачем. Она приподнялась, поглаживая разболевшуюся голову, и кимоно, которым ее кто-то накрыл, с легким шелестом скользнуло на пол. Это была верхняя накидка, сшитая из лилового шелка. Ее изысканный аромат напоминал одежды Госпожи в лиловом.
Асэби решила, что накидка принадлежит Фудзинами, но тут заметила на столике для письма что-то, чего там раньше не было. Это была ветка мандарина татибана, источавшая свежий аромат. Среди белых цветов к ветке было привязано послание. Асэби аккуратно отвязала письмо и раскрыла его. Увидев среди плавных линий свое имя, Асэби поняла, что оно адресовано ей.
Рядом с обращением «Госпоже Асэби» была начертана лишь одна строчка: «Укрепите сердце, чтобы не повторить ошибок своей матушки».
Что это значит?!
Имени отправителя в письме не значилось. В конце лишь было приписано: «Поскольку Укигумо больше нет, у меня стало меньше работы».
Глава третья
Осень
Вот и праздник Танабата [16] .
После праздника Танго незаметно пролетели два месяца. Молодой господин так и не навестил дворец Окагу. Однако праздник Танабата, в отличие от двух предыдущих, должен начинаться именно с церемонии, на которой присутствует наследный принц. Теперь уж все были уверены, что молодой господин пожалует.
16
«Праздник седьмого вечера седьмой луны» (в современной Японии празднуется 7 июля), единственная ночь в году, когда, по легенде, могут встретиться разлученные в наказание за непослушание Ткачиха и Волопас, – в этот день две звезды одновременно видны по обе стороны Млечного Пути.
Выходит, Его Высочество впервые официально посетит Окагу с тех пор, как Асэби и другие девушки были представлены ко двору. Очевидно, придворные дамы из всех домов приложат все силы, чтобы уж теперь-то точно завладеть сердцем молодого господина.
– Говорят, в Осенний павильон каждый день доставляют парчу и всяческие шпильки для волос, – сказала Самомо, и Укоги, занятая подготовкой наряда для церемонии на празднике Танабата, застонала.
– Похоже, Западный дом очень старается ради банкета.
– Обновлять наряды заставляют даже дам, которых прислали из дома Сокэ. Заглянешь в Осенний павильон – а там все завалено раскроенными платьями, все словно погружено в разноцветные волны. – Самомо бросила взгляд на собственное платье и вздохнула. – А в Летнем павильоне ничего похожего. Я совсем не хочу, чтобы госпожа Хамаю стала госпожой Сакурой. В тот день, когда она станет супругой молодого господина, все придворные дамы будут рыдать. Если госпожа Масухо-но-сусуки жалует своим дамам лучшую парчу, госпожа Хамаю никогда не дарила и отреза льна.
Укоги, услышав это, нахмурилась:
– Что же это такое? А ведь у нее наверняка столько лишнних нарядов, что присылают ей из Южного дома!
– По слухам, их тайно выносят из дворца и продают задешево. А полученные деньги тратят на вино для госпожи Хамаю.
Асэби потеряла дар речи от изумления.
– Да уж, мы, конечно, не Летний павильон, но и в Весеннем павильоне хотелось бы…
В ответ на злобные слова Укоги Асэби вымученно улыбнулась:
– Перестань, можно подумать, ты завидуешь. В Весеннем павильоне ведут себя по-своему.
– Так-то оно так. – Укоги бросила взгляд на развешанную одежду. – Ваш отец мог быть и более щедрым, никто бы его за это не винил.
Асэби постаралась скрыть вздох, глядя на раздраженную Укоги. Она вспоминала то, что случилось здесь за последние два месяца: на следующий день после того, как она призналась Укоги, что хочет уехать домой, пришла Фудзинами:
– Укоги мне все рассказала. Даже и не думай!
Фудзинами не собиралась давать разрешение на отъезд. Она не просто была к этому не расположена, но решительно отклонила просьбу Асэби:
– Братец наверняка скоро пришлет извинения. Ты никуда не опоздаешь, если примешь решение после этого.
– Да, но…
Такие письма придут всем четырем девушкам. Это просто обычное проявление вежливости. Чему тут радоваться? Но Фудзинами, будто приняв какое-то решение, в ответ на жалобы Асэби покачала головой:
– Братец радовался тому, что ты, сестрица, была представлена ко двору. Он ни за что не будет считать тебя вороном-таю. Если даже ворон-таю и есть, он пытается изменить к лучшему неудобные для себя обстоятельства. Тем более что здесь и так легко распространяются гадкие сплетни, а любезную сердцу истину узнать сложно. Я ведь тоже из-за своего положения часто не могу сказать правду. Подробнее не объясню, но прошу, поверь мне, оставайся.
Асэби, словно подчиняясь настойчивому давлению характера Фудзинами, кивнула: раз подруга так говорит, возможно, существуют какие-то обстоятельства, которые Асэби знать не положено.
Когда решение по поводу отъезда домой было принято, в Весеннем павильоне стало поспокойнее. Дам и служанок явно ошеломил настрой их госпожи. Асэби чувствовала вину перед ними, вспоминая о вчерашнем лиловом одеянии.
– Госпожа Фудзинами, вы и вчера, верно, заходили сюда? – спросила Асэби, думая, как невежливо она поступила, проспав визит, но Фудзинами сделала удивленное лицо.