Ворону не к лицу кимоно
Шрифт:
– Барышни, он вас не поранил?
– Спасибо за службу. Все целы, – ответила Хамаю. Остальные придворные дамы пытались прикрыть своих хозяек, и только Хамаю осталась стоять, не выказывая никаких признаков замешательства. – Так что же? Почему вы не передали его Ямаути-сю?
– Он вторгся во дворец Окагу. Эта территория находится в ведении Фудзимия-рэн, не Ямаути-сю.
– И все же мне кажется, не стоит приводить в Окагу того, кого сочли опасным.
Фудзимия-рэн чуть заметно кивнули:
– Но мы не сочли его опасным.
– Что это значит?
– Это подтвердил гвардеец, который был здесь.
Придворные дамы, окружившие их на некотором расстоянии, одновременно с удивлением взглянули на ворона:
– Но как это возможно?! Ведь не может прислужник во дворце обращаться в птицу!
Воцарилось молчание, и Хамаю, пристально рассматривавшая ворона, наконец со вздохом сказала:
– Отпустите его для начала, а то здесь и помрет.
Глядя на пузырьки, вырывавшиеся из погруженного в воду клюва, Такимото скривила губы и недовольно пробурчала:
– Как велела госпожа Летнего павильона, отпустите его. Будет глупить – сразу схватите.
Повинуясь приказу Такимото, остальные члены отряда, державшие нарушителя, обменялись взглядами и неторопливо опустили руки. Помятый ворон встряхнулся и взглянул на Хамаю круглыми, похожими на желуди глазками. Он коротко каркнул, словно благодаря ее, и тут…
С громким треском его крылья стали видоизменяться. Широко раскинутые, они вдруг превратились в человеческие руки, на которых развевались черные рукава. Черный клюв прямо на глазах уменьшился, перья на затылке превратились в пышные черные волосы, а покрывавшие лицо черные перья – в здорового цвета кожу. И нескольких секунд не прошло, как огромный трехногий ворон стал мальчиком в черном кимоно.
– Госпожа Летнего павильона, спасибо вам большое! – почесывая растрепанную голову, сказал мальчик, чье лицо все еще было по-детски невинным. Однако Такимото беспощадно отвесила ему пощечину.
– Глупец! Показаться в виде птицы благородным девушкам, да еще и на глазах у них обернуться обратно! До чего вульгарно!
– Простите! – Мальчик, спохватившись, пал ниц, но тут вокруг стали собираться придворные дамы, явно сообразившие, что опасности нет.
– Ты действительно прислуживаешь молодому господину?
– Это не ошибка?
Придворные дамы холодно смотрели на мальчика, только что бывшего вороном. Под их откровенно презрительными взглядами он съежился.
– Прошу меня простить!
В центре залы для приемов в павильоне Глициний, среди окружавших его бамбуковых занавесей, сидел, согнувшись в поклоне, юноша из гвардии Ямаути-сю. Юноша держал за загривок слугу, и тот так рьяно кланялся, что ткнулся лбом в дощатый пол.
– Ты Сумио из Ямаути-сю? – Вопрос с почетного места тихим голосом задала срочно вызванная из дворца Токагу Госпожа в лиловом. – Несмотря на то, что мальчик несовершеннолетний, он пробрался во дворец Окагу, хотя мужчинам вход запрещен везде, кроме павильона Глициний. Вина его велика. Он не мог не понимать, что подвергнется суровому наказанию, и все же вышло именно так. Почему?
Мужчина по имени Сумио, которого вызвали из Ямаути-сю в связи с недозволенным вторжением слуги, был смуглый, слишком мелкий для гвардейца, однако взгляд у него был острый, такой, какой и должен быть у военного. В ответ на слова Госпожи в лиловом он коротко кивнул и без всяких признаков смущения начал свои объяснения.
– Прошу вас поверить, что у этого слуги не было злостных намерений. Это происшествие, неудачное и для дворца Окагу, и для Его Высочества молодого господина.
– Что значит «происшествие»?
– Сейчас он сам объяснит.
Мальчик послушно кивнул, услышав слова Сумио. Для пажа наследника он был не слишком миловиден и нельзя сказать, чтобы чересчур опытен: он явно конфузился из-за неожиданного поворота дел.
– Ну, я, честно говоря, перед тем, как попасть сюда, был вместе с молодым господином. Мне доверили сопровождать его на церемонию, которую назначили на время после обеда.
При этих словах Фудзинами как будто вспомнила что-то:
– А где сейчас братец? Ведь в это время ему уже пора явиться сюда!
– Вот об этом я и говорю. Я прибыл к барышням с посланием от него. Он сказал, что известие срочное, вот я и полетел в облике птицы, но я пока плохо летаю… Присел отдохнуть, а это оказалась уже территория дворца Окагу. Прошу меня простить.
Сумио, словно дополняя рассказ уже почти плачущего мальчишки, добавил:
– Он не заметил. Еще до того, как мы получили сообщение из Окагу, нас известили из дворца молодого господина: мол, наш паж полетит в Окагу, не схватите его по ошибке. Если бы он вошел через ворота Межсезонья, ничего бы не случилось. Прошу вас о снисходительности.
Однако интерес всех присутствовавших в павильоне Глициний был направлен вовсе не на чумазого мальчишку.
– Так что с посланием от братца? Ты ведь его не потерял?
При этих словах мальчик торопливо покачал головой.
– Нет! Оно лежало в ящичке, так что вода не должна была его повредить. Вот оно. – И мальчик протянул длинный, покрытый лаком ящичек, перевязанный лиловым шнурком. Такимото безмолвно взяла его, зашла за занавес и передала Фудзинами.
Фудзинами открыла ящичек – там лежал лист бумаги нежно-лилового цвета. Девушка некоторое время изучала его, а потом печально воскликнула:
– Братец не сможет быть на церемонии!
– Ах, какая жалость!
Это была первая после представления ко двору возможность увидеть молодого господина, а раз он не придет, то и смысла в церемонии не было. Мальчик робко поглядывал на дам из павильона Глициний, разом растерявших весь пыл.
– Простите, а что теперь со мной будет?
При виде совершенно несчастного лица мальчишки кто-то вздохнул – это была сама Госпожа в лиловом.
– Официальный посланник наследного принца, да еще и несовершеннолетний, не прошедший церемонию гэмпуку [15] . Вина за небрежность в передаче послания лежит на принце, не на тебе. Нельзя подвергать телесному наказанию несмышленое дитя. Передай Его Высочеству, что за ним долг.
15
Церемония покрытия главы, которую проводили по достижении мальчиками совершеннолетия (в промежутке от 11 до 16 лет): им делали новую прическу, надевали головной убор и присваивали истинное имя вместо детского.