Ворону не к лицу кимоно
Шрифт:
Теперь причина этого всего стала ясна.
– Раз Сиратама узнала правду о моем настоящем происхождении, нет смысла дальше скрывать, – с усмешкой сказала Хамаю. – Попросите Такимото, чтобы обыскала мою комнату в Летнем павильоне.
Укоги, к которой были обращены эти слова, что-то сообразила:
– Но ведь…
– Там должны быть послания, которые молодой господин отправлял вам. Я бесцельно болталась в саду и, когда вы все собирались вместе для музицирования, похищала их у вас.
– Не может быть! – Дрожа, Сиратама приближалась к Хамаю. – Неужели
– Были, – невозмутимо отвечала Хамаю. – Извинялся каждый раз, как пропускал церемонию. Писал, конечно, на бегу, но можно сказать, что минимальный долг исполнял.
Услышав это, Сиратама вдруг зарыдала в голос.
– Почему! Ну почему?! Если бы я знала, я бы ждала сколько угодно. Я бы не оговорилась тогда, не заставила бы Кадзуми ждать! Тогда бы его не убили из-за меня! – рыдала Сиратама, цепляясь за кимоно Хамаю. – Верни мне Кадзуми! Верни моего Кадзуми! Ты, негодная!
Она вопила, отчаянно осыпая Хамаю ударами.
Не в силах ни о чем думать, Асэби наблюдала за происходящим, не к месту отметив про себя: «Какая она красивая!»
Вопли Сиратамы «Верни! Верни его!» определенно не входили в нормальное течение событий. Красиво уложенные черные волосы растрепались, от лица отлила кровь, и оно стало белым, как у мертвеца. В глубине пылающих глаз больше не было прежней Сиратамы. Каждый раз, когда она издавала похожий на смех крик, из закушенной губы капала кровь.
Это было страшно. Страшно, и величественно, и пугающе красиво.
Она была красивее всех – красивее Хамаю, которая безучастно выслушивала обрушивавшиеся на нее упреки, красивее Масухо-но-сусуки, потерявшей от ужаса дар речи…
Это было удивительно. На лице Сиратамы не было заметно белил и румян, ее одежда была в беспорядке. Кто бы искал в наполовину обезумевшей женщине достоинство и изящество? Ничего красивого в ней нет. Ничего нежного в ней нет. И все же почему-то она выглядела так красиво, что хотелось плакать.
Вдруг прозвучал сухой треск.
Асэби очнулась. На полу ничком лежала ничего не видящая вокруг Сиратама, прижимая руку к щеке. Перед ней стояла с занесенной ладонью и тяжело дышала Масухо-но-сусуки.
– Возьми же себя в руки! – прокричала она и медленно опустила занесенную руку. Масухо-но-сусуки глубоко вздохнула и сурово прищурилась: – Если бы послание пришло, ты бы сумела дождаться? Думай что говоришь. Вот я смогла ждать – неважно, приходили послания или нет. Разве может та, что колеблется из-за такой мелочи, стать супругой наследника?!
У Сиратамы вздрогнули плечи, но Масухо-но-сусуки была беспощадна:
– Чем поможет тебе то, что ты обвиняешь других? Перестань так вести себя, смотреть противно! А ты! – Масухо-но-сусуки, не снижая голоса, повернулась к Хамаю. – Поверить не могу! При чем здесь твои родители? Ты ведь гордая женщина! Как ты могла пойти на такие мелкие ухищрения?!
До сих пор молча следившая за развитием событий Хамаю, услышав это, печально улыбнулась:
– Прости, Масухо-но-сусуки.
– Неправда. Скажи, что это неправда, – почти прокричала Масухо-но-сусуки, и в ее глазах Асэби увидела крушение надежд.
– Это правда, – ответила Хамаю, с усилием улыбнувшись. – К тому же история еще не закончена. Самое интересное только начинается.
Ее глаза потемнели.
– Тебе это не кажется странным? Почему Южный дом не хочет выдать Надэсико за сына правителя? Почему они так безразличны к женитьбе младшего сына?
Что она хочет сказать? Асэби сидела с озадаченным лицом, а Хамаю безразлично бросила:
– Южный дом не вмешивает в дела эмоции. Они хотят лишить нынешнего сына правителя престола. Надэсико, скорее всего, будет вести себя с молодым господином холодно, ведь ее основная цель – стать супругой отвергнутого наследника.
Если молодой господин по какой-то причине лишится своего положения, – например, умрет, не оставив наследника, – несложно представить, что престол вернется к старшему сыну, который однажды уже от него отказался.
– Неужели они способны даже на такое?..
– Южный дом – вполне. Пора бы уже понять, – тихонько ответила Хамаю на вопрос, который Асэби задала дрожащим голосом.
Хамаю продолжила:
– Возвращение старшего наследника в мир [21] возможно было бы только с разрешения Золотого Ворона. У нынешнего правителя, наверное, не хватит мужества возражать Южному дому, и тогда старший сын, вернувший себе статус наследника, и его супруга Надэсико будут править страной Ямаути – вот будущее, которое видит Южный дом.
21
Очевидно, подразумевается, что после отказа от престола старший сын правителя ушел в монастырь. Удаление правителей в монастырь было достаточно распространенной практикой, например, в Японии эпохи регентства (X–XI вв.).
Все почувствовали что-то странное. Почему Хамаю так подробно рассказывает о замыслах Южного дома? Масухо-но-сусуки нахмурилась, а Хамаю смотрела на нее, безмятежно улыбаясь.
– Вот так обстоят дела. Я и есть настоящий ворон-таю, которого отправили сюда, чтобы предотвратить появление крепких связей других домов с молодым господином. Я, конечно, должна была молча уехать домой, – сказала она с горькой усмешкой. – Но мне надоело мешать чужой любви. Я сбегу.
Она сбросила кимоно. Под ним блеснуло черным нижнее одеяние.
– Скажу напоследок, слушайте: думаю, счастье женщины состоит не только в том, чтобы соединиться с любимым мужчиной. Не ошибитесь, не упустите свое настоящее счастье в погоне за этим. А теперь прощайте.
Она махнула рукой и выбралась в раскрытое Сиратамой окно.
Никто не успел ее остановить.
В следующий миг Хамаю превратилась в огромного черного ворона.
Ворон взмахнул блестящими крыльями и взлетел в небо. Его силуэт, летевший по прямой линии между гор, постепенно уменьшался и в конце концов скрылся из виду.