Ворону не к лицу кимоно
Шрифт:
– Какая ты решительная. В этом совершенно не было необходимости, – восхищенно пробормотал молодой господин, наблюдавший за событиями с неизменным выражением лица. Казалось, его совершенно не трогает то, что все вокруг смотрят на него с испугом, недоверием и даже с омерзением.
Дрожащая мелкой дрожью Хамаю переводила взгляд широко раскрытых глаз с Масухо-но-сусуки на молодого господина и обратно.
– Почему? – Невольно вырвавшийся у нее возглас звучал хрипло и непривычно тихо.
Все посмотрели на Хамаю с пониманием и сочувствием,
– Почему, Масухо-но-сусуки? Неужели ты не понимаешь, что в его положении он не может сказать ничего другого! Ты же хотела стать его супругой! Почему не ответила согласием? – ошеломленно взывала она.
Окруженная потрясенными дамами Масухо-но-сусуки закрыла глаза и испустила долгий, глубокий вздох:
– Я поняла, Хамаю. Все-таки место супруги наследника престола должна занять не я, не Сиратама, не Асэби. С самого начала это должна была быть ты.
Она говорила так, будто отказалась от всех своих устремлений. Хамаю все так же изумленно смотрела на нее, широко раскрыв глаза, и она тихонько добавила:
– Понимаешь, другие не смогут быть такими бескорыстными, как ты.
Хамаю стояла с непонимающим лицом, и Масухо-но-сусуки объявила:
– Поэтому, Ваше Высочество, вам больше некого выбрать, кроме Хамаю-но-кими. Если Хамаю станет госпожой Сакурой, я стану ее доверенной дамой-нёбо.
Кикуно испустила крик:
– Госпожа Масухо-но-сусуки!
Но Масухо-но-сусуки не обратила на нее внимания.
– Я решила. Хватит болтать. – И Масухо-но-сусуки отвернулась.
Тут же раздался возглас, как будто у кого-то кончилось терпение:
– Я ничего не понимаю! Преступница станет супругой правителя? А ее придворной дамой – одна из дочерей четырех домов?!
Это говорила Тя-но-хана.
Масухо-но-сусуки фыркнула в ответ:
– А что с домами? Мне моя гордость гораздо важнее семьи. Моя гордость не позволит мне самоуверенно вернуться домой, не расплатившись за то, что я выставила себя такой глупой. Это будет моим покаянием, и тогда ни отец, ни брат не смогут совать свои клювы в мои дела.
Масухо-но-сусуки, словно с нее слетела оболочка, дерзко рассмеялась. Сейчас она, кажется, выглядела привлекательной как никогда.
Но здесь находилась крупная фигура, которую невозможно было поколебать даже этим смехом. С огорченным видом этот человек – нечего и говорить, что это был Его Высочество, – просто заявил:
– Прости, что перебиваю. Я ведь еще ни слова не сказал о том, что возьму в жены Хамаю. Я не собираюсь выбирать супругу, поддавшись всеобщему настроению, и действовать под влиянием твоих эмоций, Масухо-но-сусуки, тоже не собираюсь. Неужели я должен говорить это здесь?
Атмосфера в павильоне Глициний вдруг как-то стала прохладной, и только Хамаю, наоборот, выглядела спокойно.
– Масухо-но-сусуки, спасибо тебе за твои слова, но этот человек прав.
– Вот видишь! Даже она понимает: я не буду соглашаться только потому, что меня попросили. Итак, я хочу прояснить что-то гораздо более важное. Слушаете меня?
Молодой господин вдруг резко развернулся в сторону одного занавеса и приказал открыть его. Тя-но-хана, поколебавшись мгновение, послушно откинула занавес. За ним оказалась безвольно поникшая, словно в ее теле совсем не осталось сил, Сиратама.
Она была в пунцовом, даже слишком ярком тонком кимоно-хитоэ и в накидке-карагину, на которой толстыми серебряными нитями блестели вышитые волны. Из-за роскошного одеяния сама Сиратама, напротив, выглядела маленькой и слабой.
До сих пор она сидела молча, без движения.
Молодой господин, не опуская занавеса, обратился к ней:
– Госпожа Сиратама, тебе приходилось видеть супругов-простолюдинов?
Усевшаяся рядом с Сиратамой Тя-но-хана, услышав эти слова, посмотрела на молодого господина с подозрением:
– Нет, госпоже Сиратаме не доводилось…
– Я спрашиваю госпожу Сиратаму… Отвечай, – строго сказал молодой господин, и Сиратама, не поднимая глаз, вяло, медленно покачала головой из стороны в сторону.
Молодой господин кивнул и заговорил неожиданно ласково:
– У них нет ни клочка шелка, который мы обычно надеваем на себя. Мало того, у них нет даже дома, где можно прилечь и отдохнуть, поэтому по ночам они обращаются в птиц и спят на выбранных в качестве насеста ветках, прижавшись друг к другу. Зимой им, наверное, тяжело, но они не хнычут. Говорят, им это неважно, поскольку у них есть надежные спутники. Они сильные, правда?
Сиратама молчала, но молодой господин, приняв ее молчание за ответ, коротко кивнул:
– Интересно, кому холоднее: тому, кто спит в мягких подушках, в одиночестве полюбовавшись луной, или тому, кто ночует на холодной ветке, но вдвоем?
Сиратама медленно подняла голову, и молодой господин улыбнулся:
– По-моему, ты уже знаешь ответ.
Сиратама серьезно посмотрела на наследника, а потом, старательно шевеля губами под впалыми щеками, пробормотала:
– Но у меня больше нет того, к кому можно прижаться.
– Не знаю, так ли это. Это просто алчность. – Голос молодого господина вдруг посуровел. – Ты хочешь того, что тебе не нужно. Достаточно стремиться к собственному счастью. Приди в себя, послушай свое сердце.
– Вам не понять, – безразлично покачала головой Сиратама. – Я родилась только для того, чтобы стать супругой наследника престола. Я должна была прожить свою жизнь обычным благородным вороном, но меня растили в довольстве и достатке, ожидая, что я стану супругой правителя. А я не знаю другого способа отплатить за эту милость, кроме как выйти замуж за Ваше Высочество.
– И это все, что ты хочешь сказать? Тогда этого недостаточно, – безжалостно сказал молодой господин. – Подумаешь, на нее надеялись, а она не смогла стать супругой наследника. Речь идет лишь о том, что глава Северного дома неверно рассчитал, не то увидел, – ты за это не в ответе.