Восемь глав безумия. Проза. Дневники
Шрифт:
Другой лагерь, напротив, утверждал, что яблоки внушили человеку понятие яблока, попугай — понятие попугая, монахи — понятие монахов, чревоугодия и распутства и что пинок в зад начал существовать только после того, как его надлежащим образом дали и получили.
(Спор номиналистов и реалистов в интерпретации Франса. «Восстание ангелов».)
А у нас не было и нет этой внутренней свободы. Все-таки она преимущественно французское порождение. Стендаль, Франс, Мериме. У немцев даже Гете не мог до конца освободиться от всяческих пут (или он хитрил?). А у нас: милосердия отверзи ми двери, кающиеся дворяне, самораспинающиеся интеллигенты, даже кающиеся буржуи, фетишисты культуры, фетишисты мракобесия, разумоненавистники и разумофанатики.
Вот! Был единственный свободным — Пушкин.
10/11. «Симона» Фейхтвангера [120] — роман об оккупации Франции, о чувствах и действиях юных французов в период этой самой оккупации. Лучше многих наших военных произведений (искреннее, правдивее, естественнее), и все же — стара стала, слаба стала. Романы об Иосифе Флавии, даже
120
«Симона» Фейхтвангера… Романы об Иосифе Флавии…, «Лже-Нерон»…, «Семья Оппенгейм» — Лион Фейхтвангер (1884–1958) — немецкий писатель. Упоминаемые романы выходили в СССР.
Вообще пересказ истории Жанны д’Арк занимает половину книги. Вот еще одна из самых непостоянных репутаций. Бедная Жанна! И при жизни, и после смерти ее возносили и низвергали, канонизировали и сжигали на костре, согласно капризам исторической ситуации. Шиллер, Вольтер, Франс…
«Самые любимые имена французов — Наполеон Бонапарт и Жанна д’Арк» («Симона» Ф<ейхтвангера>).
Почему Наполеон Бонапарт? Роковой для Франции и французской свободы человек, по справедливому замечанию Герцена, сумевший повернуть вспять колесо истории и развратить целое поколение [121] .
121
…человек, по справедливому замечанию Герцена, сумевший… развратить целое поколение. — «Можно сбить с пути целое поколение, ослепить его, свести с ума, направить к ложной цели, — Наполеон доказал это». (Герцен. Т. 6. С. 137.)
И такая сомнительная репутация. Бальзак, Пушкин. Лермонтов, Достоевский, Байрон, Гейне, Герцен и, наконец, Толстой, и — забыла — Франс!
«Социальное творчество» очень сильно поработало над этой фигурой, и честь и слава Толстому и Франсу, сумевшим «разоблачить метод» (пользуюсь выражением формалистов).
Наполеон любил позу, пышнословие и пустословие. Пусть это странность, но мне более по душе великий и загадочный кровопроливец Тиберий, насмешливо отказавшийся от титула отца отечества и перебивший всех своих родственников.
М<ожет> б<ыть>, так и должен поступать мудрый император.
Родственники Наполеона слишком дорого обошлись Европе [122] .
Вообще эта возня с многочисленной семейкой, устройство братьев и зятьев на вакантные европейские престолы придает смешной и мещанский отпечаток облику последнего Цезаря.
И это ужасающее стремление к популярности, эта планомерная организация народной и солдатской любви… В конце концов эти вещи любого вождя ставят в безвыходно смешное положение. Фимиамы и восторги для каждого более или менее чувствительного носа пахнут своей противоположностью — чертовской иронией, тем более сильной, что эта ирония сама себя не сознает. Она преисполнена божественного простодушия, как сказал бы Франс.
122
Родственники Наполеона… — В клан ближайших родственников Наполеона входило свыше двух с половиной десятков персон. Они занимали королевские троны (в Голландии, Испании, Неаполе), владели княжествами, герцогствами. Большинство из них предало императора.
Мысль — неисчерпаемая сокровищница наслаждений (бессмертные прописи), но очень часто — особенно вечером — хочется сочетать тонкую хорошую мысль с тонким хорошим ужином. И увы! — даже убогого ужина не получаешь от скупого неба. В тягучей книге Мерсье [123] «Картины Парижа» мне понравилось трогательное место, где он описывает обеды у богатых и досужих людей (меценатов), приглашающих к себе богему искусства и ума. Мерсье возмущается древним прозвищем «паразит», коим награждают нищих любителей чужих обедов и ужинов. «Разве съест богач все запасы своей пищи и разве не приятно ему угостить бедняка, к<отор>ый обрадует (и, по-видимому, вдохновит на съестные подвиги разочарованного в яствах мецената) хозяина своим аппетитом», — восклицает Мерсье с горьким пафосом. Боль и скорбь души слышится в патетическом вопле Мерсье. Я от всего сердца разделяю скорбь очеркиста-философа XVIII века. В самом деле, почему никакой прохвост любого пола не угостит меня хорошим обедом или ужином, не порадуется моему аппетиту и остроумию и не отвалит хотя бы тысчонки три на временное удовлетворение первого и на поддержку последнего. Как сэр Эгьючик Андрей в шекспировской «Двенадцатой ночи», я теряю остроумие, потому что ем слишком мало говядины [124] . (А я ее почти вовсе не ем. И не склероз тому причиной.)
123
В тягучей книге Мерсье… — Луи-Себастьян Мерсье (1740–1814) — французский писатель. Излагается содержание главы 56 «Обедающие в гостях» его книги «Картины Парижа».: В 2 т. Пер. В. Барбашевой. М.; Л., 1935. «Патетический вопль: „А кто же, как не богач, накормит того, кто обладает хорошим аппетитом?..“». (Т. 1. С. 140.)
124
…не отвалит… хотя бы тысчонки три… как сэр Андрей Эгьючик… Я теряю остроумие, потому что ем слишком мало говядины. — Сэр Эндрю Эгьючик в комедии В. Шекспира «Двенадцатая ночь» обладал годовым доходом в 3 тысячи золотых. Остроумие он, по его словам, «терял» оттого, что ел слишком много говядины.
Из Москвы — ничего. Неужели что-то стряслось с единственным человеком, к<отор>ый откликнулся мне?
Придется ложиться спать, ибо есть хочется все сильнее, а ресурсов ни малейших нет. Но сначала в тысячный раз подсчитаю, на что бы я израсходовала 3 тысячи, полученные от мецената (см. кабинетные занятия Иудушки Головлева [125] . В конце моих расчетов почему-то обнаруживается, что трех тысяч на мои нужды маловато. Постепенно щедрость мецената возрастает до пяти, до десяти и, наконец, доходит до 20 тысяч. Здесь моя фантазия <…>.
125
…кабинетные занятия Иудушки Головлева. — «Запершись в кабинете… он с утра до вечера изнывал над фантастической работой: строил всевозможные несбыточные предположения… разговаривал с воображаемыми собеседниками и создавал целые сцены, в которых первая случайно взбредшая на ум личность являлась действующим лицом». (Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. Т. 13. М., 1972. С. 585.)
Дневники велись в Калуге. Записи чернилами на разрозненных листах. <…> На первой странице дневника 1946 г. есть расписка: «Собственноручные записи. Изъято у меня 25.VI.[1947] при обыске. 63 листа. Баркова.»
Из записных книжек 1956–1957 годов
23/XI-56 г. Читаю Розанова [126] .
«Рене Декарт или юный преступник, к<отор>ый сожжет свой дом… Богу все нужно. У бога нет лишнего»… (о рождении детей). А если идиот, пускающий слюни (как фактически из «мистического духовного семени» и получилось у Р<озано>ва: одна дочь — почти слабоумная [127] <…>).
126
Читаю Розанова. — Василий Васильевич Розанов (1856–1919) — писатель, публицист, философ. Рене Декарт… или юный преступник… Неточная цитата из статьи Розанова «Нечто из тумана „образов“ и „подобий“»: «Родители не знают, будет ли Рене Декарт? Богослов? Лютер?…» Розанов В. В. В мире неясного и нерешенного. М., 1995.
127
…одна дочь — почти слабоумная… — Имеется в виду Вера Александровна Александрова (1896–1920). Розанов не получил согласия на развод от первой жены А. П. Сусловой, поэтому его дети от второго брака считались незаконнорожденными и при крещении получали фамилию и отчество, образованные от имени крестного. Запись Барковой, вероятно, апокрифична. Вера отличалась от других детей своеобразием, но не слабоумием. В духовном завещании Розанов наделил ее наряду с другими детьми правами наследницы книг, рукописей и пр. Покончила с собой. (Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах. XVIII–XX вв. М., 1991. Вып. 1. С. 258).
Р<озано>в не любил смеха, а жизнь, хоть и после его смерти, демонически беспощадно осмеяла его святыни и половые прозрения…
В отношении к сексу и браку он (Р<озано>в) в чем-то, безусловно, прав… Я понимаю это, но правота его меня, человека «лунного света», чертовски раздражает.
Сообщение Р<озано>ва: «Толстой назвал „Женитьбу“ Гоголя — пошлостью» [128] . Ан вот и нет! Не пошлость. Великая философия, конечно, противоположная розановской и толстовской первых десятилетий его творческой жизни. Толстой в последние десятилетия очень хотел «выскочить в окно», да не мог и с сокрушением писал в «дневниках»: «Пойду еть ее».
128
…«Толстой называл „Женитьбу“ Гоголя пошлостью». — Имеется в виду запись Розанова в книге «Опавшие листья»: «„Это просто пошлость!“ Так сказал Толстой в переданном кем-то „разговоре“ о „Женитьбе“ Гоголя». Розанов В. В. Уединенное. М., 1990. С. 117.
А Подколесин выскочил «в расцвете сил», так сказать, тоже человек «лунного света» [129] . Толстой подсознательно позавидовал и Гоголю, и Подколесину.
С самого раннего детства в половом чувствовала угрозу и гибель. С восьми лет одна мечта о величии, славе, власти через духовное творчество. Не любила и не люблю детей до сих пор, сейчас мне 55 лет. И когда мне снилось, что я выхожу замуж, во сне меня охватывал непередаваемый ужас, чувство рабства. Просыпалась я с облегчением Подколесина, выскочившего в окно.
129
…человек «лунного света»… — Людьми лунного света Розанов называл относящихся к сексуальным меньшинствам (см. его книгу «Люди лунного света». СПб., 1911).