Восемь ступеней силы
Шрифт:
– Сатий, не дури. Отец хотел, чтобы мы остались живы. Все. Втроём. А ты предлагаешь смерть, – сказал Весельчак.
– Нет. Я предлагаю жизнь, достойную истинных героев, – твёрдо ответил отрок пятнадцати вёсен от роду.
Весельчак проклинал упрямца про себя, но сделать ничего не мог. Он попытался потянуть Сатия за собой. Бесполезно. Парень твёрдо стоял на земле и не желал трусливо бежать.
– Сатий, ну что ты делаешь? У нас даже оружия нет, как мы будем им противостоять? – тщетно пытался убедить его Весельчак.
Внезапно встрял Фирри:
– Мне кажется,
– Выживем? Против двух десятков троллеорков, убивших своей злостной магией Эймела? Они просто накинули на него чёрную паутину и разорвали беднягу! – сорвался на крик Весельчак, которому в данный момент было совсем не до веселья.
И уж тем более не до хитрости.
Сатий, возможно, и не ведал, что делает, но он следовал велению сердца. Внутри него зажглись решимость и отвага. Он вспомнил слова отца: «Храбрость гораздо важнее всех разумных доводов трусливого ума».
Сердце интуитивно подсказывало мальчику, что необходимо делать.
– О, могучий Знич, бог героев и отчаянных, дай нам сил победить врагов и одолеть их тёмную магию! – обратился к небу Сатий.
На земле он начертал руну, символизирующую храбрость и решимость идти до конца любой ценой.
Сатий и Фирри почувствовали, что наполняются могучей силой, способной противостоять кому угодно. Два парня ощутили себя настоящими богатырями.
– Сатий! Беги! – завопил Весельчак, но бесполезно, а главное – поздно.
На вершине оврага уже возникли троллеорки.
И тут Сатий неожиданно быстро взбежал по склону – стрелой мелькнул, всего за миг одолев пару десятков метров – и ловко выхватил из рук ближайшего врага две палицы. Одну он оставил себе, а вторую сбросил Фирри, чтобы тот смог обороняться. Но другие троллеорки не мешкали, они навалились на Сатия. Весельчака затрясло от ужаса: что будет с главной надеждой мира Алеаннэ, с пока ещё неопытным воином? Он боялся, что троллеорки попросту разорвут его на части, как и Эймела.
– Да что же это я! – опомнился он, сбрасывая оковы трусости. Весельчак схватил палицу, мимо которой быстро пробежал Фирри, и понёсся что есть мочи вверх по склону. Раз! – и он со всего размаху ударил ближайшего троллеорка по уродливой голове, заставив отпрянуть. И тогда Весельчак в изумлении увидел, что Сатий вовсе не погиб.
Парень двигался, как заведённый: увернулся от одного врага, второго, ударил палицей третьего, пнул, сбивая с ног, четвёртого. Но долго такое боевое везение продолжаться не могло: из глубины деревни подоспели маги троллеорков, набрасывая на Сатия чёрную паутину…
Весельчак стремился помочь парню, но понимал, что против магии он бессилен. К тому же, вскоре его оглушил ударом по голове один из троллеорков, и мужчина без сознания упал на землю. И тут снизу примчался Фирри; схватив топор у одного из поверженных врагов, он рубанул ближайшего врага, а сам крикнул:
– Сатий, нужен свет!
Внутри чёрного кокона, опутанный сокрушительной силой вражеской магии, чуть шевельнулся его друг. Услышав Фирри, Сатий обратился за помощью ко всем светлым богам, чтобы они помогли разорвать паутину и справиться с врагами. Да, он просил Силы у всевышних, но не знал, что именно с этого и начинается путь настоящего мага – сначала брать и преобразовывать чужую мощь, а затем уже самому интуитивно творить заклинания.
Погибший Эймел гордился бы Сатием: он долго ждал, когда талант Великого проявится в сыне, но всё время не хватало какого-то толчка извне. Но какой страшной ценой давалась магия! Погибли все: отец и, судя по всему, мать; жители деревни – друзья и просто знакомые.
Сатий запретил себе умирать, жадно впитывая солнечный свет. Со стороны Фирри показалось, что лучи, посланные Хорсом, разорвали паутину; но на самом деле это сделал сам юный маг, ещё не осознавая, что становится на первую ступень Силы.
Выскочив из кокона, Сатий, светясь изнутри, перенаправил лучи на врагов, вспомнив сказку, которую рассказывала ему Ирель о том, что солнце обращает троллей в каменные глыбы. Но троллеорки благодаря своей мутации могли спокойно сражаться и при свете дня. Поэтому поначалу казалось, что свечение, шедшее из груди Сатия, ничуть не причиняет им вреда; мало того, один из врагов схватил Фирри, собираясь его раздавить. И тогда Сатий, мысленно обратившись к светлым богам ещё раз, усилил напор и сделал лучи обжигающими.
Троллеорки в ужасе завопили, загораясь один за другим. Тот, что держал Фирри, панически заметался, и парень быстро успел вывернуться, чтобы не загореться самому. Вражеские маги, что прятались за спинами солдат, попытались атаковать Сатия, бросив очередное заклятие: в него полетели три длинных чёрных стрелы. Но яркое сияние не угасало: парню казалось, что у него в груди поселилось солнце, и оно с лёгкостью развеяло вражеское заклинание. А затем яркие лучи сразили и магов, поджигая их.
Фирри потрясённо замер, глядя на то, как Сатию удалось с помощью богов справиться с врагами. Заёмная мощь постепенно уходила: сияние угасало, навсегда оставляя в душе парня тёплый след и воспоминание о том, что он может стать маленьким солнцем! Вот только Сатий мечтал о том, чтобы не губить и уничтожать, а согревать и созидать. И было грустно от того, что последние лучи ему пришлось потратить на то, чтобы поджечь тела погибших жителей деревни. Он шёл по главной улице, оставляя за собой множество погребальных костров; а души погибших возносились ввысь, к богам, благодаря за то, что Сатий не дал врагам использовать их для своей тёмной магии.
Парень растерянно остановился посередине деревни, глядя на кроваво-красное пятно и обрывки одежды – всё, что осталось от его отца. Сатий, не стесняясь, дал наконец волю слезам. Но где тело мамы? Он так и не нашёл его, боясь, что пятно – это не только Эймел, но и Ирель.
Верный Фирри следовал за ним и уговаривал не сильно расстраиваться, но Сатий продолжал громко звать маму. Обойдя всю деревню и вернувшись к Весельчаку (тот с трудом приходил в себя после удара, а на лбу и возле глаз у него красовался огромный синяк), юный маг расстроенно сел на землю.