Восемь жизней

Парижева Зина Владимировна

Дора прерывала его бесплодными возгласами, стараясь оспорить, сказать что-либо в противовес Джеймсу, но любые попытки были тщетны.

И грянул гром¹².

Дора потеряла дал речи. На её лице повисла гримаса невыразимого ужаса и скорби. Не проливались слёзы, не раздавался крик. Лишь сжигающая боль растекалась по тонкому телу, заполняя сердечную рану, словно едкая прозрачная кислота¹³.

VI

Будто вчера произошли события той мрачной ночи. И небо сейчас было таким же чернильным, и только дома и люди – более отталкивающими. Шёл отягощающий дождь, о характере которого точнее всего говорило чувство удовлетворения, вызванное тем, что ливень этот был земным, а не венерианским.

И рассуждения, и желания, и надежды – всё переставало иметь резон впоследствии осознания удручающей действительности.

Дора двигалась размеренным шагом, приближаясь к квартире №258. Выражение её лица так исказилось, что, можно подумать, перед глазами девушки предстала настоящая смерть. Ничего лишше не существовало. Пространство растворилось, смываемое тяжёлыми каплями ледяного дождя. Мрак ласково застилал город N., поглощая его до дна.

Так тянулись дни, недели, месяцы, годы, и никто из граждан не замечал истинного виоланса¹⁴, внутреннего гниения, сгорания и, вместе с тем, утопления.

Искренне веря в прекрасное будущее, Дора продолжала выживать, хотя больше всего возможного её угнетала вина в самоубийстве единственного верного друга.

Дора провела на этом свете ещё двадцать лет, живя, как и где придётся. Чуда, вопреки всему, не случилось, и так, до последнего тая в душе своей надежду, она скончалась, тихо и мирно, какой и была всегда, в своей тёплой кровати, окутываемая ароматом лаванды, источаемого свечой, догорающей на блюдце на фоне полуоткрытого окна, открывающего вид на городской пейзаж, скрываемый невозмутимо падающим пушистым снегом.

5.04.2019 г.

Поместье диких роз

I

Великолепный сад роз, с которого постепенно сходит пушистый снег стрихнинового¹⁵ цвета, пристаёт взору и обрамляет старинное поместье, принадлежащие семье Айнзам¹⁶, известного в округе рода, берущего своё начало со времён правления Максимилиана I. Несмотря на то, что семейство происходило с германских земель, оно неплохо влилось в российскую действительность после революции 1848 года. Спокойно смотря в широкое окно, утопая в размышлениях и созерцая прекрасное, расслабленно покоится в объёмном кресле, обтянутом тканью с барочным узором, Зоя, немолодая женщина, одна из старших на данный момент обитателей поместья. Зое пятьдесят семь лет, но на вид ей не дашь больше тридцати пяти. Эта женщина всегда молчит, находясь в гостиной комнате, собственно, как и сейчас. У неё нет ни мужа, ни детей, лишь дружелюбная сестра со своим многочисленным потомством, состоящим из четырёх дочерей, сына, зятя, внука и трёх внучек. Всё семейство мирно проживает в двухэтажном роскошном доме, как было и сорок лет, и век, и два века назад.

На улице стоял июнь, но, к всеобщему удивлению, снег прибывал лежащим небольшими сугробами на траве, возможно, виной тому было северное расположение многовековой обители; однако на улице стремительно теплело.

В просторное помещение вбежала маленькая внучка Герды, сестры Зои. Это было вполне привычным действом, а потому одиноко сидящая женщина не обратила на Марину, девочку девяти лет с золотистыми локонами, никакого внимания. Если учесть неприязнь Зои к детям и её полное безразличие, дающее понять об этом каждому, то такая реакция была оправдана. Вмиг за Мариной последовала её мать – Элла, по совместительству жена Николая, брюнета с голубыми глазами, работающего прокурором, за множество его достоинств уважаемого Гердой, что являлось немаловажным. Следом за дочерью и внучкой нерасторопно вошла, будто отдельно от всего мира, Герда, матриарх сего дома, седая милая старушка, которую окружающие считали земной святой из-за количества её потомков, каждого из которых она искренне любила и о которых неустанно заботилась, чего нельзя было сказать о Зое, порицаемую за её нетрадиционный выбор.

Вдоволь налюбовавшись красотами, видневшимися по ту сторону окна, Зоя опустила свой взгляд на лежащую на подоконнике книгу и открыла её на случайно выбранной странице. Зоиному взору открылось стихотворение:

О, любовь!

Лёгкая любовь,

Неутомимая, быстрая.

Как чужда!

Чужда чувствам вдов,

Ведь по природе чистая...

Но вновь!

Возможно, вновь,

Однажды

Найдёт она свой кров.

Развеется мираж, но,

В конец отдаст, что важно,

Устроя рай без слов,

Пока не столь продажна.

Взглянув на морщинистое лицо сестры, женщина усмехнулась правдивости только что прочитанного стихотворения, автором которого являлась неизвестная «М. Т.». Герда потеряла дорогого и любимого мужа семнадцать лет назад в ужасающей даже спустя десятилетия войне. Кажется, сейчас она уже забыла об этом, но никто не мог знать, что действительно творится в душе приветливой и милой старушки.

В это время старшая дочь Герды – Берта – намывала жюлькорпом¹⁷ своего маленького сына Олежку, на что последний реагировал крайне негативно, вследствие чего брыкался и капризничал. Однако мать уже привыкла к неуёмному характеру своего сына.

Отложив в сторону книгу в красной бархатной обложке, Зоя приоткрыла другую – простую, в синем переплёте, - и прочла:

Гляжу на будущность с боязнью,

Гляжу на прошлое с тоской

И, как преступник перед казнью,

Ищу кругом души родной;¹⁸

Это усиление речевого воздействия, используемое автором, которое недавно начало именоваться идемсатусом¹⁹ не вызвало в душе Зои должного отклика.

***

Хризента, третья дочь Герды, в свои тридцать четыре года до сих пор страдала от детской нерешительности²⁰, сидя на коленях, окружённая обаянием одной из комнат в стиле рококо, по обыкновению заваленной множеством шкатулок, ожерелий, дневников, писем, колец и прочими безделушками, разбирала старинные альбомы семейства Айнзам. Глядя на утомлённые и измученные долгой фотосессией XIX века лица, Хризента – крайне сентиментальная особа – не сумела сдержать слёз и мыслей о тщетности бытия, и это чувство не покидало женщину, а только усиливалось после лицезрения фотографий своего детства и детства дочери Лины, которой исполнилось целых одиннадцать лет.

В то же время, на первый взгляд скучая в просторной классицистической комнате, Оксан упорно корпел над «делом своей жизни» - изобретением, смысл которого был ясен лишь ему одному. Творение сие представляло собой аппарат, внешне схожий с принтером, только уменьшенный и дополненный многочисленными кнопочками, какими-то рычагами и регуляторами.

По словам Оксана, этот аппарат, названный им персофоном²¹, создан для преобразования текста, написанного человеком «от руки», в печатный, сохраняя оригинальное написание, образовывая тем самым совершенно самобытный, неповторимый шрифт, который можно использовать и в последующие разы.

Оксан поселился в поместье двадцать лет назад. Тогда его, ещё юношей, приютила добрая хозяйка, которой он и по сей день безмерно благодарен.

***

Зоя продолжала перебирать одну книгу за другой. На издании, обёрнутом в зелёную обложку с узорами в стиле модерн, она остановилась.

Нежное касание,

Томное ласкание.

Люби меня трепетно, нежно,

Чтоб спадала с меня вся одежда.

Вычурные позы,

Бутон знойной розы.

Люби меня изящно, красиво,