Восемь знамен
Шрифт:
— Боже мой! И вы ничем не могли ей помочь?
— Меня тоже высекли, — сухо ответил Ван. — За то, что попытался вернуть ее на прежнее место. Но почему вы все еще вспоминаете об этой девушке? Разве я не говорил вам, что в Китае много таких, как она?
Выдумка о Хошэне, который «вот-вот должен появиться» вместе с деньгами, казалось, удовлетворила Петерсена, тем более что ему разрешили распродать имеющийся на корабле груз. Перед отъездом в Пекин Ван Луцин публично объявил о том, что британскому кораблю дозволено подняться по реке до Ханькоу для торговли. Юнь также сошел на берег,
Поэтому Роберту пришлось самому заняться переводом, когда на следующий день на корабль пожаловали купцы; они перебрали все предложенные на продажу ткани, но те явно не произвели на них впечатления.
— Мушкеты — вот на чем мы заработаем, — решил Петерсен, и уже в полдень к ним наведался некто по имени Сэнь Тукань и осмотрел оружие.
— У вас на корабле настоящий арсенал, Баррингтон, — оценил он.
— Такими мушкетами мы вооружаем наших солдат.
— Я заплачу вам пятьсот таэлей, — предложил Сэнь. — За все, что у вас есть.
— Что ж, все и продадим. Себе оставим только корабельное оружие.
— Я понимаю. — Сэнь поклонился. — Ваш корабль не должен остаться безоружным.
— Решено. — Роберт протянул руку. Так же, как некогда Ван, Сэнь сначала озадаченно воззрился на протянутую руку, но потом осторожно пожал пальцы.
— Я вернусь завтра на сампане и заберу товар.
— И привезете деньги, — напомнил Роберт.
— И привезу деньги, — согласился Сэнь.
— Сорок фунтов серебра! — ликовал Петерсен. — Вот так выручка! И это еще не все. Господин Баррингтон, примите мои извинения. Вы знаете, закрадывались иногда всякие сомнения… А теперь сам вижу, какое это замечательное предприятие. Жаль, что его нельзя будет повторить.
Да уж, вне всякого сомнения, помогая Хошэню избежать заслуженного «десерта» — достойного наказания, они станут для нового режима «persona non grata».
Юнь вернулся на следующее утро, как раз когда от бригантины отваливал сампан Сэня, нагруженный мушкетами и боеприпасами.
— Какую сделку вы заключили с этим человеком? — с тревогой спросил Юнь.
— Очень удачную. Мы продали ему все запасы нашего оружия.
Юнь не отводил взгляда от удаляющегося сампана.
— Его нужно арестовать. Я съеду на берег и сообщу знаменным.
— Арестовать? Разве продажа оружия запрещена?
— Ему — запрещена, он революционер.
— Революционер? Мне казалось, я нахожусь в самой мирной и спокойной стране.
— Ни одна страна не может быть совершенно мирной и спокойной, Баррингтон. Мы — покоренный народ, как тебе известно.
— Ну да, но я полагал, что вы с этим смирились.
— Все благоразумные мужи, все истинные мужи смирились с этим. Существует закон, писал Конфуций, гласящий: если противник слишком силен, истинный муж сдается ему и ждет лучших времен. Но в моей стране много таких, кого не назовешь истинными мужьями. В этих краях, если говорить конкретно, существует общество Белого Лотоса. Слышал о нем?
Роберт кивнул.
— Это очень древнее общество. И очень вредоносное. Его члены считают, что только они являются настоящими китайцами. Ха! Они утверждают, что лишь благодаря их борьбе из Срединного Королевства четыреста лет назад были изгнаны монголы — Юаньская династия, и ее место заняла Минская династия. При Минах Белые Лотосы процветали. Но затем пришли маньчжуры и уничтожили Минов. Белые Лотосы сражались против маньчжуров и потерпели поражение. Думали, что с ними покончено. Но за последние пятьдесят лет они снова оживились — объявились к северу от реки, засели там в горах, вербуют сторонников, а при первой возможности нападают на маньчжурские отряды. Их вождя зовут Чжэн И. Сэнь — один из его подручных. Я должен поспешить.
— Но если ты это знаешь, то и властям в Ханькоу все должно быть известно. Почему же тогда они не арестовали Сэня, как только он появился в городе?
— Взяточничество и коррупция, — мрачно сказал Юнь.
Он тут же уехал, не дожидаясь, пока Роберт расскажет о случившемся Петерсену.
— Он не конфискует наши деньги? — забеспокоился капитан.
— Ну ему же известно, что мы не знали, кто такой этот Сэнь. Кроме того, в любом случае мы остаемся единственной надеждой Хошэня на спасение.
Юню не удалось заставить местного командующего знаменными войсками выступить против Сэня, и о происшедшем, казалось, быстро забыли. Роберт, Петерсен и вся команда настроились ждать. В Ханькоу жизнь протекала даже приятнее, чем на реке. Как и обещал Ван, их снабжали даровыми свежими продуктами и водой, а когда у моряков почти не осталось пригодных для продажи вещей, это никак не мешало им заводить подруг: Юнь с готовностью ссужал их пригодными для повседневных нужд так называемыми «деньгами» — бумажными купюрами малого достоинства, которые имели в округе свободное хождение.
Из развлечений они, по примеру китайцев, нередко выбирали пользующийся большой популярностью театр, хотя и не сразу разобрались, что происходит на сцене, потому что китайцы обходились без декораций, все строилось на игре воображения и китайских традициях, согласно которым каждый предмет реквизита или костюм имел строго определенное значение. Так, если мужчина держал весло, это значило, что он плывет в лодке; веер в руках отличал ученого; если актер стоял на столе, а другие бегали вокруг него, то он был невидимкой. Кроме того, лица актеров (женщин среди них не было) густо гримировались, и каждая линия и цвет отражали какую-то характерную особенность персонажа, хорошо известную зрителям.
Когда представления шли совсем уж непонятные, моряки отправлялись глазеть на публичные порки и казни, которые устраивались ежедневно, или присоединялись к зевакам, издевающимся над несчастными в канге [7] , вынужденными сносить все, что забавляло смеющуюся, глумящуюся толпу. «От этого кровь стынет в жилах», — приговаривал Петерсен.
Сильнее всего их влекли игорные притоны, где матросы быстро спускали все свои «деньги».
Но вот наступила весна, и они потеряли покой, начали в открытую спрашивать, вернутся ли они вообще когда-нибудь домой. Роберт успокаивал их как мог, но и сам уже тревожился, потому что заметил: Юнь вдруг упал духом.
7
Канга — бревно или обрубок дерева, в которое просовывали голову, руки или ноги преступника и выставляли его на всеобщий позор.