Восход черной звезды

Звездная Елена

А кесарь продолжал молчать и ласково улыбаться… Он просто молчал, уверенный в своей силе, и не сводил взгляда… да с брата, наверное. И улыбка, из ласковой стала почти издевательской. Мне в этот миг вдруг вспомнился рассказ Мейлины, о том, как они нашли кесаря, который на тот момент был искалеченным полутрупом, и, глядя на Араэдена на один, на единственный краткий миг я подумала: Каково это смотреть в глаза своего убийцы? Пусть не состоявшегося, но приложившего к тому все усилия, калеча собственную жертву.

Араэден искоса взглянул на меня,

усмехнулся, едва искривив губы.

Интересно, а сколько часов, или даже дней они его убивали? Страшный вопрос, да. Не хотелось бы мне пережить подобное, а кесарь пережил. И выжил. И вернулся. И вот он час расплаты…

Что ж, если рассматривать в подобном контексте, то император еще милостив… даже не представляю, как бы я поступила в такой ситуации.

Еще одна едва заметная усмешка кесаря, и его взгляд вновь направлен на брата. Пристальный взгляд возмездия…

И тот светлый с фиолетовыми глазами, первым встал на колени.

Я видела, как тяжело дался ему этот жест подчинения, словно стоял на ногах один светлый, а опустился на колени уже совершенно иной, абсолютно сломленный… И все воины, уронив оружие, встали на колени… и женщины… Униженно моля о пощаде. Если их политический строй основан на превалировании чести и достоинства над жизнью, то сейчас кесарь поступил хуже, чем, если бы убил, а эти светлые предпочли бы смерть, если бы не дети.

И вот тогда великий Араэден начал говорить… Речь его была столь же красива, как и руны, и соответственно настолько же мне непонятна. Не знаю, что именно он вещал, но создавалось ощущение, что стены дворца разносят его голос, и я была уверена, что все те, кто находится за стенами Радужного творения архитектуры, так же слышат речь нового правителя.

Интересно, как они отнесутся к тому, что повелитель вернулся?

С того света практически, прорвав пелену трехсот лет, совершив невероятное по сути. Вернулся.

А затем медленно, мучительно медленно, кесарь опустил рыдающих от страха детей… И едва те оказались на полу, над каждым из малюток вспыхнула руна. Яркая, сверкнувшая багровым светом руна. Матери

зз

замерли, побледнев… Мне же вспомнились слова кесаря про заложников, и я догадалась, что означали эти руны.

Слез и рыданий больше не было — светлые покорились. Опущенные головы, поникшие плечи, отчаяние и осознание поражения… как страшно. И как мне близки и понятны их чувства — сама в том же положении.

– Ты не права, — вдруг прозвучал голос кесаря.

– Права, — прошептала я, зная, что он все равно услышит, не слова, так мысли.

Хотя, если подойти к этому с другой стороны… подумаю об этом завтра. Или послезавтра, а вообще при первом удобном случае. Упиваться собственным поражением точно не планирую.

И уже несколько отрешенно, я наблюдала за унижением светлых, которые едва не рыдали от отчаяния… Да рыдали они, хоть и не было видно слез, но они оплакивали свободу, счастье, существование без кесаря… Бедные светлые.

– Нежная моя! —

и вроде сказано тихо, а до костей пробирает.

Я постаралась больше не думать о светлых. Не думать о том, как они поднялись с колен, сломленными куклами двинулись к выходу. Жуткое зрелище. Час расплаты в своем истинном и всеобъемлющем значении.

И когда они ушли, мы остались одни в этом огромном сверкающем золотой росписью рун и блеском натертых полов зале — я, сидящая на высоком троне и полуобнаженный, пристально взирающий на меня кесарь.

– Что с ними будет? — тихо спросила я. И почему-то сочла нужным пояснить: — Не с вашими убийцами, тут мне все ясно, а с подданными?

– Тебе решать, жалостливая моя, — кесарь протянул руку, и теплый ветер обвил меня, приподнял, осторожно опустил на пол.

Едва встав на ноги, я поняла, как сильно устала — меня в буквальном смысле шатало, а еще очень хотелось порыдать в одиночестве.

Казалось, совсем недавно я стояла на смотровой башне и, глядя на Праер, составляла план действий… и вот все повторяется снова, только работы сейчас в сотни раз больше, а задача в десятки раз сложнее, при крайне ограниченном сроке.

– Срок ты назвала сама, — жестокое напоминание от кесаря.

– Я подумаю об этом завтра, — не узнаю свой голос. — Обо всем об этом.

– А сегодня? — насмешливый вопрос.

Молча смотрю в жестокие чуть сверкающие странные глаза кесаря и не выдерживаю:

– А сегодня меня с утра желали принудить к разделению ложа…

– Исполнению супружеских обязанностей, — с улыбкой поправил кесарь.

– Затем попытались придушить! — срываюсь на крик.

– Напомнили о супружеской верности, — усмешка забавляющегося ситуацией пресветлого.

Я прекратила возмущаться, все равно бесполезно, и решила утолить жажду любопытства:

– Интересно, а каким боком мое жертвоприношение относится к собственно нашему весьма странному супружеству? Мне просто крайне любопытно, как вы сейчас интерпретируете попытку убиения супруги.

Великий Араэден медленно подошел ко мне, склонился и с яростью, неожиданной для его бессмертия, вдруг поинтересовался:

– Нежная моя, разве я пытался тебя убить? — лицо его исказилось судорогой, и кесарь прошипел: — Я сделал все, чтобы исключить твое участие в ритуале. Абсолютно все. А ты убила себя, предпочтя сохранить жизнь жалкому рыжему полуорку, недостойному ступать по земле, хранящей твои следы.

Вообще-то по праву рождения мы с Динаром абсолютно равны. Впрочем, я не собиралась продолжать данный спор — бессмысленно.

– Захват власти завершен? — спокойно осведомилась я.

Но кесарь не ответил, продолжая молча взирать на меня.

– Я устала, — пояснила для непонятливых. — День, знаете ли, вышел насыщенным.

И снова тишина. Или издевается, или не знает, что делать дальше, вот и делает вид, что рассуждает о вечном…

– Не угадала, — насмешливый ответ.

Как и всегда.