Восход черной звезды
Шрифт:
– Зачем?
– Ответ очевиден, — произнес великий император Араэден и покинул помещение.
Я вновь повернулась к окну — определенно с этим морем было что-то не так, но я все не могла понять что именно. Легкий оттенок фиолетового? Ну в этом мире и горы странные, так что… И тут среди сине-фиолетового гребня далекой волны мелькнуло тонкое красное нечто… всплыло на мгновение и снова ушло в глубину…
От окна я отпрянула, чуть не сбив неслышно подошедших рабынь.
– Что за… червь? — скорее прошептала, чем проговорила, и, обернувшись, увидела недоуменные взоры.
Меня здесь не понимали. Никто не понимал… кроме кесаря.
Жестоко оказаться фактически немой, при условии, что именно риторика извечно была моим козырем. Мне нужно выучить их язык в ближайшее время. Это необходимо.
– Кари Онеиро, — вдруг произнесла мать императора, поднимаясь с кресла, — аэ керра тама э?
Я взглянула на нее и молча развела руками, демонстрируя, что не поняла ни слова. Светлая улыбнулась, от чего ее клыки сверкнули в ярком свете этого просторного помещения с девятью окнами, но улыбка все равно была… доброй. Не казалась — была. Женщина стоящая передо мной явно являлась исчадьем преисподней, ее злобный характер читался в чертах лица, а снобизм сквозил в горделивой осанке, в каждом величественном жесте, но… но на меня она смотрела с доброй улыбкой, без чувства превосходства, без презрения, без настороженной ненависти. А теперь вопрос — если люди здесь рабы, почему мать кесаря воспринимает меня как равную?
Светлая подошла, протянула ладонь, коснулась моего лица и ласково погладила по щеке.
– Кари-амэ, та э наре?
Естественно я снова ничего не поняла. Эллара рассмеялась, и ее смех прозвучал звонкими колокольчиками, и приказала жестким, злым, полным презрения:
– Этдарех!
Приказ был адресован не мне — перепуганные человеческие девушки мгновенно засуетились. Пятеро покинули помещение, выйдя не через высокие двустворчатые двери, а использовав едва приметные узкие, ведущие в темный коридор, двое бесшумно шагнули ко мне, и быстрые тонкие пальцы, едва ощутимо, словно крылья мотыльков, принялись расстегивать пуговицы, развязывать пояс. С некоторым изумлением посмотрела на светлую — мать кесаря зорко следила не за мной — за рабынями, не смеющими глаз поднять. И эти запуганные, отчаянно старающиеся быть незаметными девушки, столь разительно отличались от даже от вышколенной прислуги в королевском дворце Ирани. Не более минуты и на оставшейся обнаженной мне, был застегнут легкий практически белоснежный халат. И все это девушки проделали даже не коснувшись меня фактически. Как можно было добиться такого уровня мастерства? Очередной вопрос. Но хватило одного взгляда на матушку кесаря, чтобы стало понятно очевидное — за ошибки девушки платили кровью, и, сильно подозреваю, что ждала их не порка.
Рабыни отступили, поклонились, и наиболее взрослая указала куда-то, видимо прося следовать за ней. Я последовала — за поворотом отделяющей от основного помещения белой полукруглой стены меня ждала ниша с бассейном в форме лилии, в центральном лепестке которой располагалось сиденье. Рабыни продолжали порхать вокруг меня — иначе не скажешь. Вообще как принцесса и наследница Оитлона я естественно неоднократно принимала ванну с помощью прислуги, но будем откровенны — ничего приятного в этом не было. Смущение мне все же не чуждо, а тут практически чужие люди, вымыть голову я всегда была способна и сама, как и волосы расчесать наименее болезненно, чем это делали служанки — не удивительно, что в итоге я предпочитала купаться всегда сама.
Здесь все было иначе.
Я в принципе не ощущала прикосновений рабынь, ни одна даже не подняла на меня взгляда. Они были бесшумны, аккуратны и запуганны. Последнее следствие лично моих предположений, но было ощущение, что предположения определенно имеют смысл.
Меня подвели к краю бассейна, устроили в соответствующей нише и занялись наведением моей красоты. Не отпускало ощущение, что по мне порхают бабочки, а вовсе не руки человеческих девушек. Мне вымыли, высушили и расчесали волосы не дернув ни волоска, не вызвав даже малейших болезненных ощущений. К концу процедуры, я невольно подумала о том, что жизнь местных аристократов довольно приятная штука.
Я ошиблась.
Вернувшись из ванной, я увидела ожидающих меня рабынь с одеждой на вытянутых руках. Одежда соответствовала пыточным нарядам моей коронации в Прайде! Проклятые гоблины, мне придется это носить?!
Дверь открылась являя светлый лик кесаря, когда мне заплетали волосы, дабы поместить их под призрачный покров, долженствующий удерживаться золотым обручем. Платьев на мне было три: нижнее — мягкое, ласкающее кожу, легкое белоснежное; среднее — перламутровая броня из ткани, затянувшая хуже корсета, сковывающая движения и вынуждающая держать истинно-королевскую осанку, и верхнее — тончайшая дымчатая паутинка, расшитая серебряной нитью, что изображала какие-то руны. Изумительно красиво, должна признать, но катастрофически неудобно. И вот теперь мне заплетали волосы, столь туго, что казалось кожа натянулась, а глаза заузились, но видимо так и следовало — чтобы ни одна волосинка не выбилась.
К слову кесарь так же соизволил приодеться — белоснежная рубашка с воротником стойкой, на отогнутых уголках серебрились те же руны, что украшали мое верхнее платье, серебристые зауженные к низу брюки, с тонким серебристым ремешком, распущенные волосы. И венец Всевластия, поразительно точно копирующий тот, что кесарь надевал на торжественные мероприятия, типа нашей свадьбы и коронации в Рассветном мире.
– Знаешь, что меня искренне изумляет? — вопросил его бессмертие, оценивающе скользя взглядом по моему наряду.
– Вы скажете, — резонно заметила я.
Улыбка скользнула по тонким губам, и император ответил:
– Ты очень верно подметила идентичность вязи рун, что украшают твое и мое одеяния. Это руна власти, нежная моя.
Подняв руку, присмотрелась к изображению, и не удержалась:
– Кесарь, я могу понять наличие сего атрибута на власть указующего на вашей одежде, однако меня откровенно удивляет роспись моего платья. Атрибут власти на уродливой человечке, чей путь, без вашего покровительства, составил бы карьеру от шлюхи до свинарки? — мне было приятно вернуть ему его же слова.
Его льдистые глаза сверкнули, на губах определенно в качестве предупреждения, появилась ласковая улыбка.
– Я это к тому, что меня лично в высшей степени не радует подобный наряд, — раздраженно заметила.
– Привыкнешь, раздраженная моя, — усмехнулся он.
В этот момент рабыни завершили плетение, и мне на голову был водружен для начала покров, а следом удерживающий его обруч. Пресветлая мать кесаря тут же поднялась из кресла, хлопнула и передо мной заискрилось возникшее зеркало.
Что сказать… Изображение в нем было идеально прекрасным — шикарный величественный кесарь, идеальная затянутая я. Льдистые кристаллические его глаза, абсолютно черные мои. Его мрачноторжественное лицо, сильно мрачное и раздосадованное мое.
Мы смотрелись парой.
Именно парой — император и его… императрица.
– Любопытное предположение, — иронично произнес кесарь.
Я искоса взглянула на него, после вновь в зеркало. Неожиданно поняла, что мне тяжело дышать, то есть дышать я начала глубоко и напряженно, старательно пытаясь взять под контроль и злость, и оправданный гнев и ярость.