Восход луны
Шрифт:
Фуаду тогда не было еще и восемнадцати, он был наивен, добр, доверял всем и каждому. Однажды ночью, когда он дежурил на аэродроме, к нему подошли двое в летной форме и, показывая на строй винтовых самолетов, спросили: «Какой из них заправлен?» Фуад назвал номер машины, готовой к полету. Незнакомцы сказали: «Шукран» — и ушли.
Неожиданно раздался сигнал тревоги. По аэродрому забегали встревоженные служащие, солдаты охраны в кого-то палили. На глазах у всех тот самолет, на который указал Фуад, поднялся в воздух. Его угнали неизвестные люди. На аэродроме разразился скандал. Искали виновников — ротозеев, проморгавших угон самолета. Арестовали кое-кого из охраны.
Он вернулся к прежней бездомной жизни. Наслушавшись рассказов о ловцах жемчуга, он решил попытать счастья на островах, принадлежащих соседней стране. Как раз в это время начинался сезон — ловцы жемчуга называют его «гуаз-аль-кабира». Фуад прекрасно умел плавать, глубоко нырял, был силен и молод. Почему бы ему не попробовать свои силы? Тем более что в дорогу ему собраться — что голому подпоясаться. Взял и поехал.
На островах как раз комплектовались специальные бригады. Охотников добывать жемчуг оказалось не так уж много даже среди местных жителей — потомственных ловцов.
На всю жизнь Фуад запомнил свой первый выход в море. Мечтательный юноша воображал себя смелым мореплавателем, уходящим к дальним берегам. Вместе с такими же, как он, бесстрашными бедняками отчалил он от берега под удары барабанов и напутствия оставшихся. Небольшие суденышки — самбуки — плыли прямо в открытое море. Паруса бесшумно влекли их по гребням волн туда, где на дне покоится сказочное богатство — морской жемчуг. Ловцы шли в море не на один месяц, поэтому трюмы были забиты бочонками с водой и продовольствием.
Самбуки с бортами, натертыми до блеска рыбьим жиром и проконопаченными ватой, беззащитные перед штормами, в часы отлива лежали на отмели. В это время ловцы жемчуга готовили себе пищу, вялили рыбу — словом, без дела не сидели.
Фуад в этих незнакомых местах больше всего боялся нечаянно наступить на морскую змейку. Во время отлива змейки часто зарываются в мокрый песок и ждут волны. Уколовшийся об их чешую человек может погибнуть. По крайней мере боль он испытывает такую нестерпимую, что сам, Случается, отрубает себе палец. В этих местах ядовитые обитатели моря то и дело подстерегают людей, не всякий поэтому решится стать ловцом жемчуга. Рыба фугу особенно опасна. Ее яд вызывает паралич языка, дыхательных мышц, кончиков пальцев рук и ног, тошноту, рвоту… Но у Фуада выбора не было…
Лов жемчужниц начинается на заре. Фуад поначалу не был ныряльщиком. Это искусство куда более сложное, чем искусство молотобойца. Он нанялся саибом, помощником ныряльщика. Помощник остается на палубе самбука и напряженно следит за тем, как идет дело под водой. «Следит» — не то слово, саиб должен чутьем угадать, когда надо тащить из воды сетку с раковинами, оказать помощь напарнику, если тот запутался в водорослях, «выдохся», поранил руку или ногу.
Самбуки уходили так далеко, что пресной воды хватало не всегда, и тогда ее запас пополняли в море. Фуад не сразу поверил в это. Оказывается, в районах промыслов бьют подводные ключи. С помощью шлангов они выведены на поверхность — без этого пришлось бы возвращаться на берег, тратить драгоценное время.
По обоим бортам самбука прикреплены длинные бревна — по нескольку с каждого борта. К ним приторочены канаты: один для подъема сетки, которую ныряльщик наполняет жемчужницами, другой с якорем или грузом на конце. Ловец надевает на нос специальный зажим — чтобы вода
Ныряльщики как бы держат уразу — они не едят днем. С полным желудком глубоко не нырнешь. К ночи саибы готовят им свежую рыбу, пекут лепешки, варят кофе. С первыми лучами зари ныряльщики снова бросаются в воду. В часы отдыха вся артель вскрывает раковины, выбирает жемчужины, раскладывает, сортирует по качеству, учитывая красоту, форму, величину, окраску — надо ведь заранее определить, какую сумму запросить у скупщиков жемчуга — тававишей.
Первая попытка Фуада добыть жемчуг вызвала множество разговоров. Он нырнул и добрался до острого выступа скалы, за который зацепился канат с якорем. Фуад заметил крупную жемчужницу, срезал раковину ножом, но не сразу нашел канат, который вообще не следовало отпускать. На это ушли драгоценные секунды, он с трудом выбрался наверх и долго не мог отдышаться.
Вытащили сетку с единственной жемчужницей. Фуаду не терпелось узнать, какой жемчуг ему достался: белый, желтый или черный, потому что с цветом связаны разнообразные приметы. Товарищам Фуада тоже было интересно, они не стали ждать, когда раковина высохнет, разрезали ее и извлекли крупную, чуть вытянутую, как небольшое зерно фасоли, черную жемчужину.
— Ну, парень, море не протягивает тебе руки дружбы, — усмехнулся капитан.
— А что, первая попытка — и такая большая жемчужина!
— Черная. Ты что — не веришь в приметы?
— Нет. Еще надо посмотреть, что скажет тававиш.
— Тававиш-то с руками оторвет. Но есть примета: если море в первый раз дарует черный жемчуг — жди неудачи, а то и беды. — Капитан тер жемчужину, вглядывался, поднося к глазам, словно выискивал на ней невидимые' письмена — признаки близкой беды. На самом-то деле он просто пугал неопытного ныряльщика.
Фуад делал вид, будто не верит в приметы, но в глубине души был огорчен, что не напал на белую, с перламутровым отливом жемчужину— залог счастливой судьбы. Впрочем, Фуад не был суеверен и потому недолго переживал свою неудачу. Да и, строго говоря, это была удача: ведь в здешних местах черный жемчуг — редкость. Фуад с удвоенной энергией взялся за работу. Широкоплечий, мускулистый, с большими сильными руками (работа молотобойца в этом смысле дала ему немало), Фуад в море чувствовал себя как в родной стихии.
Жемчужницы, сверкавшие в косых лучах солнца, мгновенно попадались на глаза и так же мгновенно исчезали, если сразу не засечь их. Фуаду мешали водоросли, стрелой проносившаяся мимо гладкая рыбешка. А то перед самым носом замрет морской черт, уставится немигающими глазками. Бывает, какая-нибудь диковинная рыба выпустит сноп пузырьков прямо в лицо — вот ты и потерял жемчужницу…
Фуад ловко, как циркач, поднимался по канату вверх и вниз, но напрягался иногда так, что звенело в ушах. Он, однако, не подавал виду, что жемчуг достается ему с таким трудом.