Восход стоит мессы

Скворцова Татьяна

Бом! Бом! Бом!.. – колокол церкви Сен–Жермен л'Оксерруа пробил полдень.

– Тысячи рук поднимутся, чтобы отомстить за раненую руку господина адмирала! – запальчиво выкрикивал юный паж по имени Пардальян. И другие голоса вторили ему.

Бом! Бом! Бом!..

– Да вы что, герцог, вконец ополоумели! – даже не пытаясь быть вежливым, кричал господину де Гизу Генрих Анжуйский.

А может, и не Генрих Анжуйский. А может, и не кричал, а говорил тихо и что-нибудь совсем другое. Париж полнился слухами. Камеристка госпожи де Шеврез, оказавшись столь не вовремя под дверями принца, будто бы слышала, как его высочество ссорился с его светлостью. А из-за дверей другой голос, вроде похожий на голос Гиза, вкрадчиво говорил что-то в ответ. А потом вдруг тоже возвысился и сорвался на крик.

– … но я не собираюсь один отвечать за все! – вот как, по ее словам, ответил герцог.

Или то был вовсе не герцог? Кто ж его знает. Чего только не болтают слуги. Выпороть бы дуру, да на скотный двор. Для ума.

С сегодняшнего утра Гиза в Париже не видели. Всякому дурачку было ясно, что покушение на Колиньи – его рук дело. Несколько лет назад так же выстрелом из окна по приказу адмирала был убит Франсуа де Гиз¹⁰. И наш герцог, положа руку на сердце, был в своем праве. Адмирал этот сам виноват: за каким чертом явился он в Париж? Кто его тут ждал? Сидел бы тихо в своей ля Рошели, глядишь, целее был бы.

Король рвал и метал, грозясь подписать приказ об аресте Гиза, но вот незадача, герцог пропал. И слава Богу! Было совершенно непонятно, что с ним делать, если он, не приведи Господь, найдется. Так что, наверное, вовсе не с ним, а с кем-то другим обменивался любезностями монсеньёр принц.

Бом! Бом! Бом!…

– А вы слыхали, кумушка! Король-то наш, сам поехал к этому гугеноту раненому! Извинялся перед ним, словно перед самим Папой! Тьфу! Срамотища! По мне так, и вовсе бы его застрелить – невелика потеря! Да и всех еретиков поганых вместе с ним!

Бом! Бом! Бом!

Вечером 22 августа протестантские вожди впервые со дня подписания Сен-Жерменского мира созвали военный совет.

Антуан де Бушеванн, шпион Екатерины Медичи в отеле де Бетизи¹¹ доносил своей госпоже, что принцы Бурбоны в тот вечер сильно повздорили. Будто бы принц Конде с графом де Ларошфуко¹² требовали немедленного расторжения Сен-Жерменского мирного договора и осады Парижа. «Хочешь мира, готовься к войне!» – повторял Ларошфуко, и королева легко представляла себе, как на его суровом лице появляются жесткие складки. Адмирал Колиньи, стремившийся во чтобы то ни стало сохранить мир, хоть и был ранен и слаб, однако по-прежнему имел немалое влияние. Он объяснял утреннее покушение на свою особу желанием Гизов поссорить их с королем. Когда же принц Конде начал возражать адмиралу, доказывая, что король Франции с Гизами заодно, и всем им в Париже грозит смерть, то Генрих Наваррский язвительно предложил своему кузену отправиться в ля Рошель, буде тот столь сильно опасается за свою жизнь. Конде немедленно вспылил, назвав того самонадеянным индюком, и принцы едва не подрались.

Звучали на совете и другие предложения. Господин дю Плесси-Морней высказался в пользу того, чтобы покинуть Париж до лучших времен, не расторгая мирного договора. Однако, его тут же принялись стыдить за трусость, и он, пренебрегая всеми правилами этикета, покинул собрание, хлопнув дверью.

Решение оставалось за королем Наваррским, и его слова Бушеванн передал почти дословно. «Мы не станем бегать, словно зайцы! – будто бы заявил его величество. – И не позволим нашим врагам втянуть нас в новую свару! У Карла плохие советники, но он наш друг!». Услышав это, взбешенный принц Конде вышел вслед за Морнеем.

Читая доклад Бушеванна, королева невесело улыбнулась. Миролюбие Колиньи было ей понятно: адмирал давно мечтал втравить Францию в войну против Испании, чтобы помочь голландским гугенотам во Фландрии. Он ни за что не пожертвует своими планами ради новой усобицы¹³.

Вот только сможет ли он удержать в узде своих ретивых не в меру сторонников? Всю жизнь Екатерина Медичи считала Колиньи злейшим своим врагом, но теперь отчаянно просила Господа и Святую Деву ниспослать ему сил. И все же в глубине души она не верила ни в Колиньи, ни в помощь Всевышнего. И уж конечно, не верила словам Генриха Наваррского. Она знала, что в кипящем котле страстей миролюбие гибнет первым, а спасется лишь тот, кто сам не боится крови.

Ночь с 22 по 23 августа 1572

«Бом! Бом!..Бом!» – часы на городской ратуше отсчитали двенадцать ударов.

Генрих Наваррский и принц Конде в окружении десятка своих дворян возвращались в Лувр из отеля де Бетизи. Сначала они не разговаривали, дуясь друг на друга, но гнетущая тишина города и тяжелая неясная тревога вновь сблизили их, заставив забыть об обидах.

– Куда подевались лодки? – задумчиво спросил Конде, когда ехали по мосту через Сену. Генрих не знал, но он был рад слышать голос кузена.

– Я должен тебе кое-что сказать, – произнес Конде, как будто решившись на что-то.

– Ну?

– Не «ну», а слушай внимательно, – Конде был мрачен и задумчив, Генрих никогда не видел его таким, – в кабинете господина адмирала есть тайник, где он прячет какие-то очень важные бумаги… Не спрашивай меня, откуда я знаю, все равно не скажу. Находится он в стене слева от входа. Пять шагов от двери, третий камень снизу. Нужно нажать на нижний левый угол, и камень повернется. Так вот, если с адмиралом что-то случится … и со мной… эти бумаги нужно забрать.

– Что случится? – у Генриха перехватило дыхание.

– Откуда мне знать, – пожал плечами Конде, – всегда может что-то случиться.

– И что мне нужно сделать с этими бумагами?

– Понятия не имею, – раздраженно ответил принц. – Я ведь не знаю, что в них написано, сам решишь, когда прочтешь, – он снова помолчал. – Черт, и все-таки куда подевались все лодки?

«В самом деле, куда?» – подумал Генрих. Он обратил внимание, что они как-то незаметно для себя прибавили ходу, всем хотелось побыстрее оказаться за стенами Лувра. Телиньи, Кавань и Ларошфуко провожали их до ворот дворца.

Молодые принцы не знали, что, как только они расстались со своими верными генералами, те развернули лошадей, чтобы вновь вернуться в отель де Бетизи.

А еще два часа спустя Филипп дю Плесси-Морней, доверенный помощник адмирала, выехал за ворота его особняка. За подкладкой его колета лежало тайное письмо господина де Колиньи к Вильгельму Оранскому.

***

Тем временем герцог Анжуйский блуждал по своим покоям, словно загнанный зверь.

– Да-а, мой принц, – протянул шевалье д’Англере. – Я не пылаю любовью к адмиралу Колиньи, но стрелять в него из вашей аркебузы, когда Париж набит гугенотами, словно бочка огурцами, – верный способ расправиться с вами, а не с ним. Моя бы воля – пристрелил бы самого Гиза, ей-богу.