Восход стоит мессы
Шрифт:
Генрих улыбнулся, его молодая жена не утруждала себя жеманством. Но ему нравилось в ней все, даже цинизм, за которым эта придворная дама, кажется, многое повидавшая на своем коротком еще веку, прятала неловкость.
Не отвечая, он молча распустил завязки на своей сорочке и, сбросив дурацкое облачение, остался совершенно обнаженным. Она с интересом знатока наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц. Он был невысок и худощав, но хорошо сложен, под гладкой смуглой кожей перекатывались крепкие мышцы.
Приблизившись к ней вплотную, он осторожно провел по ее щеке тыльной стороной ладони, отодвинул назад пушистую волну ее черных волос. Его рука была теплой и немного шершавой, взгляд не отрывался от ее лица. Властным жестом он приподнял ее подбородок. Потом качнулся вперед и нежно, еще сдерживая себя, коснулся губами ее губ, затем шеи и ложбинки в вырезе одежды. Всем своим существом она вдруг ощутила жар его юного сильного тела.
– Мне уйти? – спросил он тихо. Она не отвечала.
Тогда Генрих потянул атласную ленту, и ее сорочка соскользнула на пол. Он подхватил свою жену на руки и отнес ее на кровать.
***
Празднования шли своим чередом. Днем молодожены почти не виделись, разделенные строгими протокольными правилами, зато все ночи проводили вместе. Генрих ждал этих встреч.
Их первую брачную ночь Маргарита сравнила со случкой в конюшне. О, если бы всем лошадям было так же хорошо, как им тогда, хотел бы он родиться лошадью!
Генрих был счастлив, словно мальчик, впервые удостоенный поцелуя. Он вспоминал тех женщин, с которыми спал раньше, и смеялся над собою: ведь он искренне желал их когда-то, даже не зная, что на свете есть настоящее совершенство. Он не понимал, как мог ждать так долго, и за какие заслуги судьба столь щедро одарила его.
Королю Наваррскому было отлично известно, что его возлюбленная супруга вовсе не хранила целомудрие до свадьбы, но Генрих не сомневался, что теперь он, муж, единственный мужчина в ее спальне.
Поглощенный своим новым увлечением, Генрих почти не замечал ничего другого. Ни оскорбительного подтекста балетов, составленных придворным хореографом, ни бесконечных уличных драк между католиками и гугенотами. Ни злого сарказма придворных. Все эти будто бы мелкие неприятности отошли теперь на второй план, чтобы совсем скоро напомнить ему о себе с новой силой.
Глава 7
Трусость мать жестокости.
Мишель де Монтень
Лето 1572 года подходило к концу. Жара стояла такая, что даже толстые каменные стены дворца не спасали от пекла, а, напротив, сами превратились в раскаленную ловушку для измученных зноем людей. И только ночь приносила краткое облегчение.
Королева Екатерина любила работать ночью. Из открытого окна в комнату проникала живительная прохлада, и стайки мотыльков кружили вокруг канделябра, стоявшего у нее на столе. В углу заскребла мышь. Когда-то давным-давно, когда она, юная принцесса из рода Медичи, приехала в этот мрачный замок из солнечной Флоренции, она боялась мышей. Сейчас, когда ей довелось повидать множество вещей пострашнее, девичьи страхи вызывали у нее лишь улыбку.
Вот уже десять лет она, словно искусный лоцман, лавировала между католиками и гугенотами, Гизами и Бурбонами, стремясь угодить обеим враждующим сторонам и добиться наконец мира в королевстве. Хитрость и лесть, жестокость и щедрость, все шло в ход, и все было напрасно. Всякая милость, проявленная к гугенотам, вызывала недовольство католиков, а восстановление в правах католической веры – возмущение гугенотов.
Боже, как они все ей надоели! Три войны одна за другой прокатились по стране, оставляя за собою разоренные города и пустые деревни. И вот опять мир. Надолго ли? Непрочный покой нуждался в подпорках, будто калека – в деревянной ноге. Чтобы серьезность намерений обеих сторон не вызывала сомнений, был заключен брачный союз между Бурбонами и Валуа.
О, сколько надежд возлагала королева Екатерина на этот брак! Сколько усилий приложила, добиваясь у Папы согласия на него! Гугенот женится на католичке! Слыханное ли дело! Вчера долгожданная свадьба, наконец, состоялась. Когда молодожены удалились в свою спальню, казалось, можно было вздохнуть спокойно. Но главное испытание, о котором королева поначалу и не думала, ждало ее впереди.
Жених явился в Париж не один. Восемь сотен отборных солдат-гугенотов вошли в столицу вместе с ним. И до сих пор еще на свадебные торжества продолжали съезжаться гугеноты со всей страны. Сейчас их уже было несколько тысяч. Гостиницы, трактиры и частные дома с трудом вмещали всех желающих принять участие в празднествах.
Парижан-католиков пугало изобилие недавних врагов на улицах родного города. Еще свежи были в их памяти погромы в Монтеро, Орлеане и Ниме, учиненные сторонниками реформаторской церкви. С другой стороны, и сами гости относились к хозяевам, мягко говоря, с осторожностью и также не без оснований. Никто не хотел забывать зверства католиков в Васси и других городах. За десятилетие религиозных войн, кратких периодов хрупкого мира, сменявшихся вспышками насилия, во всем королевстве не осталось, пожалуй, ни одной католической семьи, не пострадавшей от рук гугенотов, и не одной семьи протестантов, у которой не было бы своего кровавого счета к католикам.
Королева уже сомневалась в верности своего решения провести пышные празднества по случаю свадьбы. Расчет на праздничное примирение, похоже, не оправдался. Напротив, средоточие на малом клочке земли большого количества враждебных друг другу вооруженных людей грозило неприятностями. Был оглашен королевский ордонанс, запрещавший в дни свадьбы любые столкновения на религиозной почве, но это не помогало.
Разумно опасаясь за свою безопасность, гугеноты избегали гулять по столице в одиночестве, предпочитая передвигаться группами, изрядно напоминавшими военные отряды. Они задирали католиков, которые, в свою очередь, тоже не оставались в долгу. Дело усугублялось праздничными винными возлияниями, установившейся жарой и бездельем собравшихся в городе гостей, которые развлекали себя, как могли, притом, что каждый из них имел при себе, по крайней мере, кинжал, а то и шпагу или аркебузу. Несмотря на королевское повеление, количество дворянских дуэлей и просто уличных драк возросло в несколько раз.
Екатерина Медичи остро чувствовала напряжение, висевшее в воздухе. Она хорошо знала свой город, и теперь он казался ей похожим на воспаленный нарыв, жаждущий скальпеля хирурга. Старая женщина, мать, вдова и королева, многое видела в своей жизни. Оберегая корону своих детей, она казнила и миловала, дарила и отнимала, принимала тяжкие решения, и, казалось, ничто уже не может ее испугать. Но сейчас ей было страшно.
***
22 августа 1572 года
А на следующий день 22 августа 1572 года прозвучал роковой выстрел. Преступник, скрывавшийся в доме Пьера де Вильмюра, бывшего наставника герцога де Гиза, ранил в плечо адмирала Колиньи, в одну секунду разрушив хрупкое равновесие, установившееся между католиками и гугенотами в последние два года. На месте преступления была обнаружена дымящаяся аркебуза с маркировкой гвардии герцога Анжуйского.