Восхождение Запада. История человеческого сообщества
Шрифт:
Эллинизация Македонии не была исключительно военной. Уже в V в. до н. э. царский двор Македонии претендовал на греческое происхождение и даже привлек несколько фигур, известных своей литературной деятельностью, включая Еврипида. Сам Филипп досконально изучил политические методы, военное искусство и культуру Греции в течение трех лет своей юности, которые он провел в Фивах заложником; именно он пригласил Аристотеля воспитателем своего сына Александра. И действительно, греческая культура проникала в Македонию в основном через царское окружение.
Сначала греческое влияние представляло собой потенциальную опасность для македонской монархии, поскольку греки уже давно низвели своих царей до лиц, носящих этот титул номинально, либо просто их упразднили. В начале IV в. до н. э. даже была предпринята попытка группы македонских городов под влиянием живших в них греческих иммигрантов [435] свергнуть монархию и заменить ее союзом городов по греческому образцу. Спартанское военное вмешательство привело к неудаче этой попытки (379 г. до н. э.); в дальнейшем македонские города всегда оставались покорными своим царям.
435
Stanley Casson, Macedonia, TJirace and Illyria: Tlieir Relations to Greece from the Earliest Times down to the Time of Philip, Son of Amyntas (Oxford: Oxford University Press, 1926), pp.80-86.
Остаток IV
436
См. венский стиль барокко, использовавшийся династией Габсбургов не только в целях Контрреформации и в монументальном искусстве, но и в изысканных театрализованных зрелищах, благозвучной музыке и элегантных дамах, - все это делалось для того, чтобы укротить провинциальное венгерское дворянство в XVII-XVIII вв.
Эллинизация же македонских крестьян и простых солдат была невозможна ни во времена Филиппа, ни значительно позже. Необычайные военные успехи Македонии порождали среди широких масс населения сильное презрение к слабым грекам. До наступления эры римского владычества, когда военные неудачи смирили гордость македонцев, внутренние области страны являлись основными поставщиками воинов в фаланги. Общество этих областей характеризовалось почти полным равенством своих членов, при котором процветание настоящих городов было невозможно. Личное богатство, достаточное для того, чтобы поддерживать эллинизированный стиль жизни его владельца на должном уровне, едва ли существовало в Македонии, поскольку традиционные привилегии аристократии не включали в себя сбор огромных податей. Только царь с его доходами от военной добычи, от использования лесов и рудников мог содержать подле себя эллинистический круг придворных. И наоборот — и это было то, что действительно привязывало аристократию к монархии, — частично эллинизированный македонский вельможа мог жить так, как ему хотелось, только служа монарху.
Македония была, конечно, не единственным варварским государством, которое приобрело политическую значимость, усвоив многие стороны эллинизма. Царство одрисов во Фракии развивалось в том же направлении, когда завоевания Филиппа ограничили его рост; а вскоре и Эпир последовал за Македонией. Вдоль берегов Черного моря — как в Боспорском царстве на берегах Азовского моря, так и в Вифинии на севере Малой Азии — в IV в. до н. э. наблюдался расцвет эллинистических династий.
Существование в Центральном Средиземноморье трех высокоразвитых и соперничающих между собой культур — Греции, Карфагена и этрусков усложняло, но не препятствовало распространению цивилизации. Конфликт в основном происходил в Сицилии, где греческие города более двух столетий без особого напряжения боролись с имперским Карфагеном. Это продолжалось до тех пор, пока римляне со всей своей военной мощью не вступили в первую Пуническую войну (264-241 гг. до н. э.) и не превратили Сицилию в первую римскую провинцию. Дополнительный театр военных действий существовал какое-то время вдоль западного побережья Италии, где проходило противостояние этрусков и греков. Однако победа греков в морском сражении при Кумах (ок. 473 г. до н. э.) заставила этрусков отступить с территории Кампаньи, и это, вероятно, окончательно привело к утрате этрусского контроля над Римом. После этого Латинский Союз под верховенством Рима формирует своеобразный буфер между греками и соперничающими с ними этрусками [437] .
437
Рост могущества Рима в ранний период его истории был крайне медленным. В то время, когда Александр Великий покорял Персию, Рим контролировал только области Лациум и Кампанья в западной и центральной частях Италии. Как и следовало ожидать от земледельческого по своей сути общества, блеск и роскошь цивилизации этрусков и греков была тогда все еще чужда будущей столице средиземноморского мира. Но связано это было не с недостатком внешнего воздействия, а с возможностью выбора. Обретя политическую независимость в 509 г. до н. э., Рим отверг модель цивилизации этрусков с их традиционным монархическим типом устройства общества. Но сторонники «старых добрых методов» из аристократических семей не могли легко измениться и испытывали определенную тоску по утраченной монархии. Таким образом, жесткий эгалитаризм экономических обстоятельств, все растущие потребности в завоевании новых земель, обусловленные стремлением каждой семьи иметь свой надел, и правление аристократии, которое оставалось эффективным, поскольку предшествующая социально-экономическая структура общества осталась нетронутой, выделяли республиканский Рим среди окружающих его народов. Последствия разделения общества на классы в процессе перехода цивилизации через стадию быстрой социальной дифференциации ослабили конкурентов Рима и тем самым подготовили путь к быстрой экспансии Рима в Италии и за ее пределами. Такое искусственное и преднамеренное затягивание процесса внутреннего формирования государственного устройства привело к тому, что Римское государство стало сильнее и закаленнее, чем более развитые сообщества, такие как Этрурия, Карфаген и даже Македония, чего никак нельзя было заранее предположить.
Этруски, Карфаген, а также греческие города Южной Италии и Сицилии поддерживали торговые отношения как между собой, так и с другими, более отсталыми, сообществами в западном части Средиземного моря. Однако эти западные окраины цивилизованного мира не могли самостоятельно поддерживать тесные отношения со странами Восточного Средиземноморья. И Карфаген, и этруски относительно поздно познакомились с художественными стилями греческого искусства через заезжих греков либо в процессе подражания местными мастерами достижениям греческой классики. К середине IV в. до н. э. Карфаген, подобно Персии, по достоинству
438
Греческое влияние на культуру этрусков может оказаться в значительной степени недооцененным, так как этрусские письмена все еще не расшифрованы. См. Gisela M.A.Richter, Ancient Italy: A Study of the Interrelations of Its Peoples as Shown in Tiieir Arts (Ann Arbor: University of Michigan Press, 1955), pp. 1-33.
439
Stephane Gsell, Histoire ancienne de VAfriqtie du Nord. IV: La civilisation carthaginoise (Paris: Hachette, 1920), pp. 190-93, 484-86, and passim; B.H.Warmington, Carthage (London: Robert Hale Ltd., 1960), pp.134-35.
Таким образом, хотя в период между 500 г. и 336 г. до н. э. греческая культура определенно была наиболее активным культурным течением в Центральном Средиземноморье, до полной победы над ее соперниками было далеко, да и на военно-политическом уровне греческая цивилизация в этих местах удерживалась лишь ценой большого напряжения.
Сдвиг политического и культурного баланса в Западном Средиземноморье не оказывал значительного влияния на греческую цивилизацию до самого конца III в. до н. э. Однако в экономической сфере распространение на обширные области технологий, связанных с более высокой греческой цивилизацией, подрывало значение эгейской сердцевины греческого мира. Так Фракия и греческие города Северного Причерноморья постепенно приобретают те производственные навыки, которые в V в. до н. э. был сконцентрированы в основном в таких городах, как Афины или Коринф. Аналогичный процесс происходил и на Западе в греческих и этрусских городах. Столь же бедственным для экономики Греции оказалось развитие производства вина и масла в Сицилии, Южной Италии и на карфагенских территориях севера Африка. Подрывало греческую экономику и развитие виноградарства в Центральной Италии, Фракии, Вифинии и в Крыму.
Поскольку эти процессы усиливались, режим торговли, ранее обеспечивавший накопление богатства в нескольких крупных эгейских городах, рухнул. Большинство окраинных территорий начали использовать благоприятный обменный курс вина и масла к зерну. Как следствие, это привело к радикальному экономическому упадку центра греческой цивилизации [440] . Снижение уровня жизни низших классов питало наемные армии, которые становились все более заметными участниками действий на греческой сцене. Ожесточенные гражданские столкновения, которые парализовали так много греческих городов, с IV в. до н. э. стали естественным, хотя и прискорбным, откликом на угасание экономического процветания.
440
В работе M.Rostovtzeff, The Social and Economic History of the Hellenistic World (Oxford: Clarendon Press, 1941), I, 104-25 собраны хотя и отрывочные, но достаточно убедительные доводы в пользу этого обобщения.
Последствия экспансии греческой культуры и греческих методов ведения хозяйства были по этой причине скорее негативны для тех сообществ, которые первоначально и сформировали греческую цивилизацию. Внутренние беспорядки, беспрерывные и зачастую просто варварские междоусобные войны вместе с падением уровня жизни создали все предпосылки для установления македонской гегемонии. И все же, когда Александр использовал власть для того, чтобы направить энергию греческого общества вовне, когда он открыл обширный и совершенно незнакомый мир Востока греческим и македонским предпринимателям, эффект был подобен обвалу плотины. По следам Александра Великого тысячи, а возможно, и сотни тысяч греков переселились на Восток в поисках благополучия. Результат такой экспансии был гораздо более глубоким, чем мог бы быть от простого военного завоевания территории.
В. ЭЛЛИНИЗАЦИЯ ВОСТОКА (500-146 ГГ. ДО Н.Э.)
1. ВОЕННЫЙ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ
В варварской Европе столкновение с более высокой эллинистической культурой не могло быть полностью осознано до начала сравнительно медленного и болезненного процесса экономической и социальной дифференциации. Именно этот процесс подготовил социальную среду, в пределах которой удобства цивилизации могли быть оценены и оплачены. Для распространения греческой культуры в восточном направлении таких препятствий не существовало. Социально расслоенное общество Востока было уже достаточно зрелым и богатым, а развитый класс правителей, землевладельцев и торговцев уже был готов использовать греческие изделия и навыки всякий раз, когда они оказывались по качеству явно выше местных эквивалентов. Уже в IV в. до н. э. греческие вина и масло в довольно больших количествах использовались в Египте и Леванте [441] , хотя, конечно, более удаленные от торговых путей области оставались все еще в значительной степени не затронутыми такой торговлей. Соотношение между ценой и объемом греческих товаров было еще не достаточным для того, чтобы завозить их в области вдалеке от морских и речных путей, хотя отдельные черепки ваз из Аттики, датированные IV в. до н. э., были найдены в Иране. Однако торговое проникновение греков в обширные внутренние области Персидской империи началось лишь после завоевания Александром Македонским этих территорий и образования первых греческих колоний на этих территориях в глубине Азии.
441
Необычно то, что в торговле преобладали оптовые поставки и узкая специализация товаров. В одном из крупных центров торговли на побережье Сирии, в Аль-Мине, археологи обнаружили склады, где привозная глиняная посуда из Аттики (вместе с изделиями местных мастеров) была разложена по товарным позициям - светильники, кувшины с широкими горлышками либо с узкими горловинами и т.д.
– каждая на своей площади. Это указывает на торговые операции с крупными партиями товара. См. M.Rostovtzeff, Tlie Social and Economic History of the Hellenistic World, I, 85 ff.