Воскресенье на даче
Шрифт:
— На цвты любуются не одн садовницы.
— Ну не двочка, не институтка, чтобъ на цвточки умиляться.
— Пойдемъ въ Беклешовъ садъ, посмотримъ, какъ на лодкахъ катаются по пруду.
— Чтобы меня Доримедонтиха съ ногъ до головы пронзительнымъ взглядомъ осмотрла и на вс корки процыганила? Она тамъ днюетъ и ночуетъ, сидя на скамейк у пруда. Въ новомъ плать, сшитомъ по вашему совту, обезьяна на шарманк выгляжу.
— Вздоръ. Прекрасное платье.
— Да вдь я вижу, какъ она меня цыганитъ. Вдь она, не стсняясь,
— А ты ее процыганъ.
— Съ кмъ? Съ вами что-ли? Такъ вы на гулянь словно истуканъ, молча, идете и только свою папиросу сосете. А она сидитъ и цыганитъ всхъ въ цлой компаніи такихъ-же, какъ и она сама, барабанныхъ шкуръ.
— Ну, полно, Клавдинька… Пойдемъ, пройдемся… Я понимаю, что здсь въ Лсномъ мсто скучное, но ужъ ежели перехали, то надо-же пользоваться тмъ, что есть. Иди, однься.
Супруга сдалась и отправилась одваться. Нянька и кухарка сбились съ ногъ, полчаса отыскивая ключи отъ шкапа, четверть часа таскали по комнатамъ юбки, потомъ начали закаливать щипцы для завивки хозяйкиной чолки на лбу. Наконецъ хозяйка вышла съ сильными слоями пудры на лиц, съ густо выведенными бровями, затянутая въ корсетъ, и проговорила, обращаясь къ мужу:
— Ну, взгляни на милость, разв я не похожа въ этомъ плать на пестроперую сороку?
— Не нахожу.
— Вы никогда ничего не находите! Я не понимаю, для чего у васъ глаза во лбу! — крикнула она.
— Готова ты, душечка?
— Готова-съ. Ведите на тоску и скуку. Радуйтесь, что на своемъ поставили.
— Феденька, Лизочка, Катинька! Сбирайтесь. Мы идемъ въ Лсной паркъ.
— Какъ въ Лсной паркъ? Вдь вы сказали въ Беклешовъ садъ?
— Но вдь ты не желаешь встрчаться вмст съ Доримедонтихой.
— Напротивъ. Я именно теперь желаю ее встртить, чтобъ пройти мимо ея и плюнуть въ ея сторону.
— Пожалуйста только ты не заводи скандала.
— Нарочно заведу, если она что-нибудь скажетъ мн вслдъ…
— Ну, что-же это такое! — развелъ руками Пестиковъ. — Тогда ужъ лучше не идти въ Беклешовъ Садъ.
— Нтъ, ужъ теперь-то я нарочно пойду. Вы меня вытащили, а я васъ потащу. Дти, собирайтесь! Нянька! Вытри носъ Катиньк.
Семейство вышло изъ палисадника дачи и поплелось по дорожк около дачъ.
— Клавдинька… Только ты, Бога ради, насчетъ Доримедонтихй-то… — началъ мужъ.
— На зло вамъ заведу скандалъ… — фыркнула жена.
Мужъ шелъ, какъ на иголкахъ.
— Что-же это такое! Идти гулять и вдругъ сцпиться съ посторонней женщиной!
— А вы зачмъ меня звали на прогулку? Вытащили — вотъ теперь и казнитесь.
— Если-бы я зналъ, то, само собой, не потащилъ-бы…
— Вонъ цлая компанія жидовъ и жидовокъ на встрчу тащится! И вдь какъ вырядились, канальи. Наврное потаскали изъ своихъ ссудныхъ кассъ заложенныя вещи… Думаете, пріятны такія встрчи?
— А ты
— И мимо-то, когда он идутъ, и то непріятно. Вонъ одна жидовка даже въ шелковомъ парик.
— Тише. Ну, зачмъ-же кричать? Вдь она слышитъ.
— Пускай слышитъ. Фу, какъ запахло чеснокомъ!
— Клавдинька…
— Тридцать два года знаю, что я Клавдинька.
— Если-бы я зналъ, что это все такъ будетъ, то ни за что на свт не вызвалъ-бы тебя. Знаешь. Что? Я не пойду дальше.
— Идите, идите ужъ, если выманили меня.
— Дай мн слово, что ты въ Беклешовомъ саду не сцпишься съ Доримедонтихой.
— Да чего вы ея боитесь-то?
— Я ея не боюсь, но не желаю скандала. Ну, дай мн слово…
— Я только плюну въ ея сторону. Пусть она видитъ.
— Честное слово только плюнешь?
— Да, ужъ ладно, ладно! Идите.
— Ты плюнь такъ, чтобы не было замтно.
— Тогда польза? Мн нужно сердце сорвать.
— Пожалуйста, Клавдинька…
Они входили въ Беклешовъ садъ.
IV
ЕЩЕ У НМЦЕВЪ
Францъ Карловичъ Гельбке, супруга его Амалія Богдановна и ихъ дти только что вернулись изъ лавки съ закупленной для стола провизіей и услись на терасс, какъ у калитки палисадника показался ожидаемый гость. Это былъ Аффе, конторщикъ какого-то страховаго агентства, молодой полный брюнетъ, но уже плшивый и въ очкахъ. Онъ былъ не одинъ. Съ нимъ была сестра его, кругленькая румяная нмочка Матильда. Мадамъ Гельбке, какъ увидала, что Аффе не одинъ, такъ и всплеснула руками отъ ужаса.
— Gott im Himmel! Францъ! Что это такое! Аффе не одинъ, а съ сестрой… — проговорила она. — Матильда съ нимъ. А ты сказалъ, что фрюштикать будетъ онъ у насъ одинъ. Два гостя… Гд-же тутъ экономія на мое рожденіе? Матильда всегда такъ стъ много… У ней такіе большіе зубы, такой большой аппетитъ.
Stiel, Araalcheii! Оставь. Я убавлю сегодня бутылку пива изъ моего бюджета за Матильду, убавлю одну сигару.
— Она больше състъ, чмъ стоитъ бутылка пива и сигара. У ней такой большой ротъ. Ты звалъ Аффе съ сестрой… звалъ и ничего мн не сказалъ.
— Ей Богу, я не звалъ его съ сестрой. Я его звалъ одного. Но ты не показывай вида… Я убавлю и завтра бутылку пива.
Отворивъ калитку въ палисадникъ, входили Аффе и Матильда. Аффе весело скалилъ свои блые зубы и декламировалъ старинные стихи:
Einst kam ein Todter aus Mainz, An die Pforte des Himmels…— Герръ Гельбке, мадамъ Гельбке… здравствуйте… А я съ сестрой, а сестра съ подаркомъ для вашихъ дтей, — сказалъ онъ.
Матильда держала въ рукахъ маленькую корзиночку съ земляникой и говорила: