Воскресный философский клуб
Шрифт:
Джон Лиамор находил большинство людей в Кембридже провинциальными, — сам он был родом из Корка, который, по–видимому, ни в коей мере не был провинциальным. Он презирал выпускников дорогих английских школ, называя их маленькими лордами Фаунтлероями,[11] и высмеивал клерикалов, которых все еще было немало в колледже. Титул «преподобный», который по–прежнему носили многие преподаватели таких далеких от религии дисциплин, как математика и античная филология, он переделал в «бесподобный», и Изабелла и другие, сами не зная почему, находили это забавным. Главу своего колледжа, специалиста по экономической истории, мягкого человека, всегда щедрого и любезного по отношению к своему ирландскому «ученичку»,
Джон Лиамор собрал вокруг себя кружок последователей. Это были студенты, которых привлекали в равной степени и его несомненно блестящие способности, и легкий запах серы, исходивший от его идей. На дворе стояли семидесятые, и пышная пена предыдущих десятилетий начала потихоньку опадать. Во что же оставалось верить — или высмеивать? Амбиции и личная выгода — эти пьянящие боги следующего десятилетия — были еще за кулисами, а не на авансцене, что превращало склонного к размышлениям ирландца с талантом ниспровергать общеизвестные истины в фигуру в высшей степени притягательную. В кружке Джона Лиамора было неважно, веришь ли ты во что–нибудь, все, что требовалось, — это умение высмеивать. А в этом он достиг совершенства: он мог высмеивать даже самих насмешников, поскольку был ирландцем, а они, несмотря на весь свой радикализм, все же были англичанами и поэтому, по его мнению, неизбежно представляли подавляющую все и вся власть.
Изабелла не очень вписывалась в этот круг, и люди судачили об этой связи, не сулившей ничего хорошего. В особенности завистники Джона Лиамора, — а он не был популярен как в своем колледже, так и на философском факультете, — находили их отношения странными. Этих людей злила снисходительность, с которой смотрел на окружающих интеллектуал Лиамор. Он читал французских философов и приправлял свои замечания цитатами из Фуко.[12] И по крайней мере у одного–двух его недоброжелателей — тех, кто действительно его не любил, — была еще одна причина для неприязни: Лиамор не был англичанином. «Наш ирландский друг и его шотландская подруга, — говорили злые языки. — Какая занятная, забавная парочка. Она задумчива; она разумна; она учтива. А он — Брендан Биэн,[13] бог весть что о себе возомнивший. От него ожидаешь, что он в любой момент может затянуть песню. Ну, вы знаете этот тип. «Он так красиво умирал, что я от гордости рыдал“, и так далее. Кипит от ярости по поводу того, как англичане якобы поступили с ирландцами много лет тому назад. И все в таком духе».
Порой Изабелла сама удивлялась тому, как сильно ее к нему тянет. Казалось, ей больше некуда идти, как будто они — два человека, которые, пустившись в путешествие, оказались в одном купе и смирились с обществом друг друга. Циники находили более прозаическое объяснение. «Секс, — заметил один из друзей Изабеллы. — Он сводит самых разных людей, не так ли? Все очень просто. Им не обязательно нравиться друг другу».
— Пиренеи, — вдруг сказала Изабелла.
И Тоби, и Кэт взглянули на нее с удивлением.
— Да, — беззаботным тоном продолжила Изабелла. — Пиренеи. Вы знаете, что я никогда не была в Пиренеях? Ни разу.
— А я был, — сообщил Тоби.
— А я не была, — сказала Кэт. — Но мне бы хотелось туда поехать.
— Мы могли бы поехать вместе, — предложила Изабелла и добавила: — И Тоби, конечно, тоже — если вы хотите поехать, Тоби. Мы все могли бы лазать по горам. Тоби прокладывал бы путь, а мы были бы привязаны к нему веревкой. Мы были бы в полной безопасности.
Кэт засмеялась.
— Он бы поскользнулся, и мы все разбились бы насмерть… — Она осеклась. Эта фраза вырвалась у нее случайно, и теперь она с извиняющимся видом посмотрела на Изабеллу. Ведь главная задача этого вечера — отвлечь ее тетушку от происшествия в Ашер–Холле.
— Анды, — бодро произнесла Изабелла. — А вот в Андах я была. Они просто великолепны. Но мне было там очень трудно дышать — они такие высокие.
— Я один раз побывал в Андах, — вклинился Тоби. — Когда учился в университете. Был там вместе с нашим альпинистским клубом. Один из ребят поскользнулся и упал. Пятьсот футов, если не больше.
Повисло молчание. Тоби смотрел в свой бокал, предавшись воспоминаниям. Кэт изучала потолок.
После ухода гостей, которые засобирались раньше, чем она ожидала, Изабелла постояла на кухне, глядя на тарелки, составленные стопкой на посудомоечной машине. Вечер получился не очень–то удачный. Впрочем, беседа за обеденным столом понемногу возобновилась, Тоби пространно распространялся о вине: его отец был успешным импортером вина, и Тоби работал в семейной фирме. Изабелла увидела, как он принюхивается к вину, которое она ему налила, думая о том, что могла бы не обратить внимания, — но она обратила. Несомненно, с вином все было в порядке: австралийский совиньон, и не из дешевых. Но люди, занимающиеся вином, подозрительно относятся к винам из бывших колоний. Как бы они это ни отрицали, в мире вина царил неискоренимый снобизм, причем тон задавали французы. Наверное, Тоби подумал, будто она настолько не разбирается в винах, что подала красное из супермаркета. На самом деле она разбиралась в винах лучше многих, и тот совиньон, который она подала, не должен был вызвать никаких нареканий.
— Австралийское, — сказала она просто. — Южная Австралия.
— Довольно приятное, — заметила Кэт.
Тоби проигнорировал ее слова.
— Очень чувствуются фрукты.
Взглянув на него, Изабелла вежливо ответила:
— Разумеется, вы привыкли к лучшему.
— О господи! — воскликнул Тоби. — Вы принимаете меня за сноба. Это очень… очень качественное вино. Тут не может быть двух мнений.
Он поставил свой бокал.
— На днях мы пили в офисе потрясающий кларет. Премьер–крю. Вы просто не поверите! Старик выудил его откуда–то. Бутылка была покрыта пылью. Такое вино довольно быстро выдыхается, но если успеть выпить его до этого — боже мой!
Изабелла слушала Тоби с любезным видом. Ее слегка ободрила его бесконечная болтовня, потому что она подумала, что Кэт обязательно надоест этот разговор, а вместе с ним — и сам Тоби. Рано или поздно ей станет скучно, а когда это случится, скука заслонит все, что ей в нем нравилось. Неужели Кэт действительно влюблена в Тоби? Изабелла считала это маловероятным, поскольку заметила реакцию племянницы на промахи Тоби. Например, она чуть заметно возводила глаза к потолку, когда он делал замечание, приводившее ее в смущение. Нас не приводят в смущение те, кого мы любим. Мы можем испытать мимолетную неловкость, но это никогда не бывает настоящим смущением. Мы прощаем любимым их недостатки или можем даже не замечать их. И она сама, конечно, прощала Лиамору, даже когда как–то ночью застала его со студенткой у него в комнате. Девушка только хихикала и запахивала на себе его сброшенную рубашку, а Джон просто посмотрел в окно и сказал: «Плохо рассчитал время, Лиамор».
Возможно, так проще, размышляла она, — не позволять себе ни в кого влюбляться, быть самой собой и не реагировать на обиды, нанесенные другими. Многие люди выглядят так, словно они абсолютно довольны своей жизнью, — но так ли это на самом деле? Интересно, сколько среди них тех, кто сознательно выбрал одиночество, и сколько тех, кто одинок, потому что никто не появился в их жизни и не избавил от одиночества. Есть разница между покорным принятием одиночества — и добровольным решением жить в одиночестве.