Воскресный философский клуб
Шрифт:
— Это могло бы что–то нам сказать. Ну, вы же понимаете. Что–нибудь о том, что он чувствовал.
С минуту Изабелла пристально смотрела на своего гостя, стараясь преодолеть отвращение к его бесчувственности.
— Я не видела его лица. Простите.
— Но вы успели заметить, как он падал — отвернувшись от вас или лицом к вам?
Изабелла вздохнула.
— Мистер Мак–Манус, все случилось очень быстро, за какую–то долю секунды. Полагаю, я не очень много увидела. Просто тело, падавшее сверху, — а потом все было кончено.
— Но вы же должны были что–то заметить, — настаивал Мак–Манус. — Вы должны были что–то увидеть. Тела состоят из рук, ног и всего остального, и есть еще лицо. Мы видим не только целое, но и отдельные детали.
Изабелла подумала, не попросить ли его удалиться, и решила, что именно так и поступит через пару минут. Но тут Мак–Манус вдруг переключился на другую тему.
— Что случилось после? — спросил он. — Что вы делали?
— Я спустилась по лестнице, — ответила она. — В партере стояли люди. Все были в шоке.
— А потом вы увидели, как его выносят?
— Да.
— И тогда–то вы и увидели его лицо?
— Полагаю, что так. Я видела, как его выносят на носилках.
— И что же вы сделали потом? Вы сделали что–нибудь еще?
— Я пошла домой, — резко произнесла Изабелла. — Я дала показания полиции, а потом пошла домой.
Мак–Манус снова начал играть своим карандашом.
— И это всё?
— Да, — ответила Изабелла.
Мак–Манус что–то записал себе в блокнот.
— Как он выглядел на носилках?
У Изабеллы кровь застучала в висках. Нет никакой необходимости, чтобы она терпела это и дальше. Он гость — в некотором роде — у нее в доме, и если она не желает больше обсуждать с ним этот вопрос, то может просто попросить его удалиться. Она глубоко вздохнула.
— Мистер Мак–Манус, — начала она, — я действительно считаю, что не имеет смысла вдаваться в подробности. Не вижу, каким образом они могут повлиять на отчет об этом происшествии, который вы опубликуете. Молодой человек упал и разбился насмерть. Я полагаю, этого вполне достаточно. Нужно ли вашим читателям знать то, как он выглядел, когда падал? Чего они ожидают? Что он смеялся, когда падал? Что он держался молодцом, когда его уносили? А его родители — чего вы ожидаете от них? Что они сражены этим несчастьем? Право, как удивительно!
Мак–Манус рассмеялся.
— Не учите меня, как выполнять мою работу, Изабелла.
— Вообще–то миз[6] Дэлхаузи.
— О, конечно, миз Дэлхаузи. Старая дева, блюстительница нравов. — Он сделал паузу. — Это удивительно. Вы же привлекательная женщина, сексуальная, если позволите.
Она обожгла его яростным взглядом, и он опустил глаза на свою записную книжку.
— Мне нужно заняться своими делами, — сказала она вставая. — Вы позволите?
Мак–Манус захлопнул блокнот, но остался сидеть.
— Вы только что прочитали мне небольшую лекцию о том, как должна вести себя пресса, — сказал он. — Полагаю, вы имеете на это право. Но жаль, что ваш собственный авторитет несколько подмочен.
Она взглянула на него в недоумении, не зная, как понимать это замечание.
— Дело в том, что вы солгали, — продолжал Мак–Манус. — Вы сказали, что пошли домой, в то время как мне случайно стало известно, из бесед с полицией и кое с кем еще, что вы поднялись наверх. Кое–кто видел, как вы смотрели вниз как раз с того места, откуда он упал. Но вы весьма осторожно обошли это молчанием, беседуя со мной. Фактически вы сказали, что пошли домой. Интересно, зачем вам понадобилось мне лгать.
Изабелла поспешно ответила:
— У меня не было причин рассказывать вам об этом. Это не имеет никакого отношения к несчастному случаю.
— В самом деле? — насмешливо произнес Мак–Манус. — А что если я скажу, что, по моему мнению, вы знаете об этом происшествии больше, нежели делаете вид? Вы не думаете, что я вправе прийти сейчас к такому выводу?
Изабелла подошла к двери и с многозначительным видом распахнула ее.
— Я не должна терпеть это в своем собственном доме, — заявила она. — Не будете ли вы так любезны удалиться?
Мак–Манус не спеша поднялся.
— Разумеется, — сказал он. — Это же ваш дом. И у меня нет никакого желания злоупотреблять вашим гостеприимством.
Пройдя в холл, Изабелла открыла входную дверь. Мак–Манус последовал за ней, задержавшись на минуту, чтобы рассмотреть одну из картин.
— У вас полно красивых вещей, — заметил он. — И все это потому, что у вас денег куры не клюют, не так ли?
Глава четвертая
Когда у тебя плохое настроение, нужно осторожно обращаться с перцем: от досады можно всыпать слишком много и безнадежно испортить ризотто. После общения с Мак–Манусом ей казалось, что ее облили грязью, — такое чувство у нее неизбежно возникало, когда приходилось беседовать с тем, чьи взгляды на жизнь были совершенно аморальными. Таких людей удивительно много, подумала Изабелла, и они стали обычным явлением — эти люди, кому чужда сама идея морали. Особенно ужаснуло ее в Мак–Манусе то, что он намеревался побеседовать с родителями, горе которых значило для него меньше, нежели желание публики посмаковать чужие страдания. Она содрогнулась. По–видимому, им никто не хочет помочь; никто не готов сказать: «Оставьте в покое этих несчастных людей».
Она помешала ризотто, попробовав его, чтобы определить, удалось ли блюдо. Жидкость от вымоченных свинух придала рису приятный аромат, и это было прекрасно. Скоро она поставит это блюдо в духовку и оставит там до тех пор, пока Кэт и Тоби не усядутся вместе с ней за стол. А пока что нужно было еще приготовить салат и откупорить бутылочку вина.
Она уже немного успокоилась, когда зазвонил дверной звонок и появились ее гости. Вечер был прохладный, и на Кэт было длинное коричневое пальто, подаренное ей Изабеллой на день рождения в прошлом году. Сняв его, она положила пальто на стул в холле, оставшись в длинном красном платье. Тоби, высокий молодой человек, на пару лет старше Кэт, был в темно–коричневом твидовом пиджаке и банлоне. Изабелла взглянула на его брюки из вельвета цвета давленой земляники — нечто подобное она и ожидала увидеть на нем. В этом отношении он никогда ее не удивлял. Я должна попытаться, подумала она. Должна попытаться полюбить его.
Кэт принесла с собой нарезку семги, с которой отправилась на кухню. Изабелла пошла туда вместе с племянницей, а Тоби ждал их в гостиной.
— Тебе немножко лучше? — спросила Кэт. — Сегодня утром ты казалась такой несчастной…
Изабелла взяла из рук племянницы нарезку и сняла с нее фольгу.
— Да, — ответила она. — Мне гораздо лучше. — Она не упомянула о визите журналиста — отчасти потому, что ей не хотелось, чтобы подумали, будто она зациклилась на этой теме, отчасти потому, что ей хотелось выбросить это из головы.