Восьмое Небо
Шрифт:
Корди вжала голову в плечи. Несмотря на то, что голос гомункула был негромок, от него пробирало морозом даже сильнее, чем от хищных ночных ветров.
– Мы все исправим! – она умоляюще подняла глаза вверх, точно надеясь рассмотреть под потолком штурманской призрачную фигуру «Малефакса», - Ну давай! Ты же помнишь все карты наизусть, верно? Я сбегаю за бумагой и мы быстро перерисуем карты. Ринни даже не узнает!
– На твое счастье я действительно помню все карты в мельчайших подробностях, - на миг в голосе «Малефакса» послышалось неприкрытое самодовольство, - Так что нашей навигации ничего не угрожает. Но ты сильно ошибаешься,
Корди в сердцах пнула ногой россыпи бумажных обрывков, подняв настоящую волну.
– «Малефакс»! Пожалуйста, не рассказывай Ринни! Только не ей! Я все сделаю! Все-все-все! Я перерисую все карты до единой, я буду драить каждый день палубу, я буду дежурить на марсах, я никогда больше не возьму ее приборов!..
– Извини, юная ведьма, - гомункул был неумолим, - У каждого корабля есть свой предел высоты. Твоя безответственность не может больше оставаться безнаказанной. Я надеюсь, капитанесса задаст тебе полагающуюся трепку.
– Но ты ведь можешь не сказать ей, а? «Малефакс»!
– Не могу. Это правило, которое неукоснительно соблюдается на борту. О происшествиях подобного рода я обязан докладывать капитану.
– Пусть это будет исключением из правила!
– Извини, Корди, есть правила, которые не знают исключений.
– Нету! – Корди вдруг показалось, что она нащупала крошечную лазейку в непрошибаемой броне гомункула, - У всех правил на свете есть хотя бы по крошечному исключению!
– Невозможно, - отозвался «Малефакс», но менее уверенным тоном.
– А ты представь! – Корди забарабанила руками по засыпанному конфетти столу , - Что тебе стоит?
– Ты хочешь выдвинуть теорию, что абсолютно у всех сформулированных правил в парадигме нашего мира есть исключение?
В голосе «Малефакса», все еще строгом и холодном, прорезалось что-то новое. Интерес? Любопытство?
– Ну конечно! – наугад крикнула она, - Абсолютно у всего!
– Но тогда получается… - голос гомункула стал задумчивее и тише, - Но если мы примем за правило формулировку «у каждого правила есть исключение», получится, что это правило входит в логический конфликт с самим собой. Как будто оно является исключением из самого себя и… Ох, Роза… Исключение из этого правила существует и не существует одновременно!.. А это значит… Каждое правило должно иметь исключения, а значит, должно существовать исключение из правила, что каждое правило имеет исключение… Великолепно… Божественно…
Звучный голос гомункула превратился в едва различаемое бульканье.
– «Малефакс!» - испуганно позвала Корди, - Эй! Ты здесь? Перестань, это ни капельки не смешно!
Тишина.
– «Малефакс», кончай притворяться! Кто-то же должен следить за курсом!
Никто ей не ответил. Бесплотный голос, прежде рождавший дуновение ветра в каюте, молчал. И лишь сквозняки неспешно сметали обрывки карт вдоль стен. Гомункула не было.
– Мать моя барабулька, - пробормотала Корди, сжимая вспотевшими ладонями шляпу, - А вот теперь, кажется, у нас действительно небольшие проблемы…
* * *
Корди выскользнула из штурманской, стараясь не стучать башмаками. Аккуратно прикрыла дверь и задвинула
Не успела Корди дойти до бизань-мачты, как сама налетела на голема. Тот шагал по палубе, вполголоса бормоча пиратские ругательства, устаревшие достаточно сильно, чтоб утратить большую часть смысла. Он был не в духе, и даже звон его металлических доспехов, сердитый и лязгающий, говорил о том, что лучше держаться от него подальше. К несчастью Корди, Дядюшка Крунч отличался удивительно чутким для механизма его почтенного возраста слухом.
– Корди! – он резко остановился на месте, отчего внутри него протестующее заскрипела какая-то пружина, - Где тебя носит, селедкин хвост? Я еще четверть часа назад приказал «Малефаксу» напомнить тебе про зелье. Или ты думаешь, что акулам понадобится еще день, чтоб повязать салфетки и подготовить столовые приборы?
Корди потупилась. Про акул она не подумала. Дядюшка Крунч этого еще не знал, но, возможно, акулы сейчас были наименьшей проблемой для «Воблы» и ее экипажа. Не управляемая более гомункулом, баркентина летела в ночи на попутных ветрах, слушаясь лишь шепота Розы.
Точно прочитав ее мысли, голем задрал голову и гаркнул:
– «Малефакс», бездельник, почему не отвечаешь? Доложить о курсе! Мои гироскопы говорят, что мы взяли на пятнадцать градусов к норд-весту! Что это значит? Хлопотунья делает изгиб? Или ты вознамерился сменить ветер?
Корди открыла было рот, но тут же дернула себя за хвост. Помогло – зубы сами собой прикусили язык.
– «Малефакс»! – Дядюшка Крунч со скрипом повернул голову, зачем-то обозревая пустые ванты, - Немедленно доложить! Куда ты делся?
– Он… - Корди коротко выдохнула и поднялась на носках, - Он сейчас не может отвечать, Дядюшка Крунч.
Голем смерил ее взглядом с высоты своего десятифутового роста.
– Не может? – осведомился он сердито, - Как это еще понимать – не может? Он ведет корабль!
– Он сказал, ему нужно на время… уйти в себя. Тут сложные ветра, ему нужны большие… э-э-э… вычислительные мощности для расчетов. Просил не тревожить его до утра.
– За работу, значит, взялся? – голем покряхтел, - Не похоже это на нашего бездельника. Впрочем, может он впервые в жизни и прав. Ветра здесь такие, что сама Роза гинцевым узлом завяжется. Как закончит свои вычисления, пусть немедленно доложится мне.
– Я ему передам, - с облегчением выдохнула Корди, чувствуя себя так, словно сбросила несколько тонн балластной воды, - Непременно передам, Дядюшка Крунч.
– А сейчас иди и займись акульим зельем, ветрохвостка!
– Будет исполнено! – Корди козырнула, приложив ладонь к полям шляпы, - За час управлюсь!
– Шевелись, плотвичка, - проворчал голем ей вслед.
В этот раз Корди мчалась по палубе «Воблы» куда медленнее, чем обычно. Не потому, что устала - она привыкла целый день находиться на ногах, то карабкаясь по снастям, то исследуя внутренности баркентины. Когда тебе четырнадцать лет и в твоем распоряжении огромный трехмачтовый корабль, всегда можно найти себе занятие. Но мысли, тяжелые, как отсыревшая парусина, не давали ей двигаться с прежней легкостью.