Восьмое Небо
Шрифт:
– Приказ Алой Шельмы по всему кораблю. Пока мы не закончили, никому не соваться в кладовую на четвертой палубе. Там спрятался какой-то плотоядный и чертовски хитрый моллюск. Пожалуй, не обойтись без гарпуна…
– Только что на баке я видел живую треуголку с плавниками. Она ведет себя весьма агрессивно. Мне кажется, когда все закончится, тебе стоит серьезно поговорить с…
– Кто-нибудь, принесите канат! Я заперта на бесконечной лестнице где-то между четвертой и пятой палубами!
– Про щупальца из стен все уже в курсе? Не прислоняйтесь к стенам!
Поминутно вздрагивая,
«Боюсь воздушных шаров».
«Боюсь, когда звезды светят слишком ярко».
«Боюсь, что обожгусь, когда пью чай».
– Говорит первый помощник. Никому не опускаться ниже третьей палубы. Там царит настоящий ад. И чем ниже, тем хуже. Похоже, ожившие страхи нашего ассассина предпочитают сидеть поглубже…
«Боюсь, что когда-нибудь заблужусь на нижней палубе и никогда не смогу найти дорогу наверх».
«Боюсь, когда человек стоит спиной ко мне и ему надо что-то сказать».
«Боюсь, когда внезапно просыпаюсь среди ночи».
По палубе пробежало что-то небольшое, но, судя по звуку, о дюжине когтистых лап. Шму вжалась в стену, прикрывшись «жорналом» так, словно он мог от чего-то защитить. Звуков этих было все больше. Они доносились со всех сторон, но чаще всего снизу, и толстое дерево палубы совершенно от них не спасало. Жуткий скрип, от которого ее сердце начинало тарахтеть, как часы с неисправным механизмом. Зловещий перестук через неравный интервал, стоило которому умолкнуть, как Шму задыхалась от ужаса. Вкрадчивый скрежет – точно какая-то тварь, притаившись на неосвещенной палубе, медленно проводит когтями по полу…
«Вобла» больше не была пуста. Она была населена под завязку, но почти всеми ее нынешними пассажирами были страхи самой Шму, обретающие плоть в угоду какой-то страшной силе. Силе, которая, возможно, была самой «Воблой» - и это пугало еще больше. Корабль, под завязку набитый всеми возможными ужасами. Кошмар, вынырнувший из бездны Марева, только кошмар, ставший самым реальным кошмаром на свете.
«Боюсь, что выбью себе глаз ложкой».
«Боюсь, что случайно выпаду за борт в тумане».
«Боюсь, что превращусь в рыбу».
Что-то остервенело впилось в дверь ее каюты, так, что Шму взвизгнула, едва не разорвав пополам несчастный «жорнал». Сколько можно прятаться от собственных страхов даже за самыми прочными стенами? И что они сделают с тобой, если навалятся все вместе?..
И самое ужасное – она не в силах их остановить. Она ведь постоянно боится, а значит, страхи постоянно множатся, фут за футом захватывая себе все новые и новые отсеки «Воблы». До тех пор, пока она не превратится в плавучее сборище всех самых отвратительных и ужасных вещей на свете. Разве что…
Шму осторожно потрогала небольшой стеклянный флакон сквозь ткань робы. Руки ее так дрожали, что она едва не пролила остатки жидкости, когда откупорила его.
Многие говорят, что бежать в прошлое бесполезно, но им-то не приходилось сидеть в запертой каюте, слушая, как скрежещет осажденная твоими собственными кошмарами дверь. Если она прыгнет в прошлое, то на какое-то время перестанет бояться, а значит, оставит все порождения магии без пищи. Значит, надо решиться. Еще один раз прыгнуть в бездну – а это еще страшнее, чем прыгнуть
Шму вдруг ощутила, как руки перестают дрожать и поспешно, прежде чем иссякнет короткий приступ смелости, запрокинула склянку. Зелья пахло ужасно, еще хуже, чем раньше, но Шму не отрывалась, пока не сделала три больших глотка…
…Зимний сад фон Шмайлензингеров, согласно преданию, когда-то считался гордостью фамильного замка. Разбитый лучшими флористами Готланда и поддерживаемый десятком садовников, он являл собой аккуратный островок зелени, обрамленный мрамором и стеклом – истинная услада для глаза. Но это было много лет назад, Шму точно не знала, сколько.
Когда наступил миг слабости фон Шмайлензингеров, многие поспешили им воспользоваться. Сперва это были старые недруги и кредиторы, потом все прочие – банкиры, соседи и вчерашние союзники. Даже рыбаки с соседних островов все чаще осмеливались залетать в воздушное пространство барона, чтоб украдкой удить там кефаль и мойву. Но первым беспомощностью фон Шмайлензингеров воспользовался зимний сад.
Густые кусты макроциста разворотили предназначенные для них клумбы из розового кварца и захватили себе аллеи. Лагаросифоны, забывшие прикосновение острых ножниц, ковром оплели мраморные стены. Даже безвредные и бесхитростные ламинарии на протяжении нескольких лет умудрились затянуть сад зеленой сетью, совершенно скрыв от глаз прекрасную отделку и изысканные скульптуры старых мастеров. Ухоженный сад сделался похож на необитаемый остров, захваченный колониями оседлых водорослей, столь густой и запущенный, что взрослый человек в силах был разве что дойти до его середины.
Разумеется, Шму было строжайше запрещено залезать в сад, особенно в одиночку, мать боялась, что там, того и гляди, заведется какая-нибудь хищная рыба, но тем лишь больше разогревала любопытство Шму. Изобразив из старой фетровой шляпы колониальный шлем и подвязав подол платья, Шму часами ползала под кустарником, представляя себя охотником, выслеживающим удивительно редкого голубого нарвала или первооткрывателем, попавшим на необитаемый остров. А когда игра надоедала, из обрывков водорослей можно было вить гнезда для бездомных рыбешек или искать ракушки фороминифер, похожих на диковинные драгоценные камни.
Пусть отец жаловался, что остров фон Шмайлензингеров, а вместе с ним и замок, становится меньше день ото дня, Шму доподлинно знала, что тот таит в себе бесконечное количество удивительных открытий и возможностей для игр, пусть даже играть приходилось в одиночестве. Можно было спуститься в подвал и забраться в одну из огромных бочек из-под сидра, которые тлели там годами, воображая себя в пузатом батискафе, медленно опускающемся в удивительные и жуткие чертоги Марева. Можно было украдкой стащить у замерших в вечной стойке «смирно» боевых големов тяжелую рапиру и махать ею, пока не заболит рука, представляя, будто ведешь бой с самым опасным пиратом северного полушария посреди раскачивающейся палубы. Можно было забраться на самый верх сигнальной башни и ловить руками скользящий меж пальцев ветер, дурашливый и игривый, как молодой судак…