Восьмое Небо
Шрифт:
«Сюда! – захотелось крикнуть ей, - Все кошмары, все страхи, все ужасы, навалитесь гурьбой, сколько бы вас здесь ни было!»
Это было жутко. Это было похоже на погружение в самый страшный кошмар, но медленное и оттого вдвойне ужасное. Наверно, так чувствует себя рыба, которую засунули в наполненный водой котел и медленно повышают температуру.
– Эй! – тихонько сказала Шму в окружающую ее пустоту, которая уже не вполне была пустотой, - Эй…
И услышала голос «Малефакса». Тот был едва различим, то и дело скрывался за колючей полосой помех, словно добирался сюда за сотни и тысячи миль сквозь густую облачность.
– Все в порядке, кроха. Габерон передает
Его расслабленный тон ничуть не успокоил Шму.
– К-куда мне идти? – спросила она, чувствуя, как дрожит ее собственный голос.
Она спустилась в трюмную шахту около грот-мачты, значит, сейчас находится в самой середке трюма. В обе стороны, что вперед, что назад, уходил бесконечный тоннель, низкий и оттого вдвойне давящий.
– В сторону носа, - ответил «Малефакс» после краткого раздумья, - Наиболее сильные эманации идут оттуда. И ради Розы, будь осторожна. Ты сейчас в некотором смысле в глазе бури, но в любой момент можешь оказаться в центре бушующего магического циклона. Впрочем, едва ли ты сейчас оценишь сравнение…
Шму почти не слышала его. Осторожно переступая с ноги на ногу, она двинулась вперед, держа шпагу в опущенной руке. Сестре Пустоты не нужен замах для удара, к тому же она подозревала, что перед по-настоящему могущественными чарами клинок окажется бесполезен.
Шму подумала, что она сама сейчас, должно быть, похожа на крохотный корабль, который идет вперед только потому, что сжигает в топке концентрированный страх.
– Ты идешь в верном направлении, - из голоса «Малефакса» пропало напускное благодушие, - И ты очень близка к источнику скверны. Гляди в оба.
– Но ты…
– Я рядом. Собственно говоря, я сейчас смотрю твоими глазами.
Шму вздрогнула.
– Все в порядке, - подбодрил ее гомункул, - Я же говорил, ты будешь моим маяком.
– Ты… у меня в голове?
– Отчасти, - легкомысленный смешок, - Но не обращай на это внимания. Просто гляди по сторонам и не теряй времени.
Шму глядела, несмотря на то, что сейчас ей как никогда хотелось зажмуриться. Она осматривала каждую мелочь, попадающуюся ей на пути, подсознательно готовясь обрушить на нее удар шпаги. Кусок прелой мешковины, в котором еще угадываются давно высохшие остатки каких-то орехов. Арфа с обломанным рогом и безвольно висящими жилами струн. Плотницкий молоток с треснувшей рукоятью. Матросский рундук с сорванными петлями. Целая груда иссохших ковров, подернувшихся гнилостной зеленой бахромой. Снова бочонки. Неровные деревянные заготовки из красного дерева – то ли фигурки для каминной полки, то ли щахматные пешки. Мушкет непривычной системы, фитильный, похожий на скелет давно умершей рыбы. Скрутившиеся ремни из полопавшейся акульей кожи. Осколки фарфоровой плошки. Расколотый фонарь, давно покрывшийся патиной. Шму пристально вглядывалась, пытаясь определить, что из этого может быть семенем Марева. Но ничего не чувствовала.
Каждый шаг давался неимоверной ценой, и дело здесь было не в том, что все отсеки трюма были завалены старым никчемным хламом. Шму чувствовала, будто какая-то сила шепчет ей сразу в оба уха, сила, похожая на бесплотный голос гомункула, плывущий по воздуху, но не касающийся его. И хоть голос этот был тревожный, жуткий, он пробуждал внутри Шму что-то, чему постепенно отзывались ее собственные мысли, складываясь в новые, неожиданные и пугающие, формы. Шму
Воспоминания. Они сплетались из тончайших ниток, подобно тому, как толстые корабельные канаты сплетаются из волокон. И каждый такой канат, возникший на том месте, где прежде безраздельно властвовала Пустота, приковывал ее к какому-то крошечному кусочку ее прошлого. Того прошлого, которое должно было давным-давно раствориться без остатка.
Из небытия вдруг возник остров Сестер Пустоты – голый кусок гранитной скалы, парящий где-то на недосягаемой высоте, в облаках едкого тумана. Лица послушниц – пустые, отрешенные, мертвые, словно кто-то взял губку, обмакнул в Марево, и стер с них все живое, человеческое. Шму задохнулась от ужаса и едва не рухнула на колени прямо посреди трюма.
– Не надо!
Но было поздно.
* * *
Воспоминания наваливались на нее, точно валуны, и каждое новое разбивало вдребезги весь мир. Она вспомнила изматывающие тренировки, после которых человек даже не стонет, а молча валится на соломенный матрас. Ужасную боль в пальцах, которые днями напролет учатся проламывать доски и под конец становятся твердыми, как гвозди. Постоянный голод, делающий из людей подобие слепо движущихся големов. Ведьминские зелья, которые их заставляли пить – полынно-горькие, выворачивающие наизнанку…
Их заставляли неделями сидеть в непроглядной темноте или, напротив, смотреть на солнце до тех пор, пока перед глазами не сделается черно. Часами балансировать на краю пропасти и изводить друг друга в коротких безжалостных поединках. Охотиться на скатов-шипохвостов с голыми руками и есть сырые водоросли…
Они ломались. Сперва Пустота завладевала их глазами – взгляд делался бесцветным, прозрачным, устремленным в никуда. Потом Пустота пожирала их помыслы и воспоминания. В какой-то миг становилось легче – измочаленное постоянными нагрузками и избиениями тело переставало дрожать в ознобе, по ночам слезы переставали течь из глаз – и Шму забывалась тревожным, похожим на падение в бездну, сном.
Тяжелее всего поначалу было засыпать. Камни безжалостно давили сквозь тонкую подстилку из высушенных водорослей, измученное тело немилосердно стонало, желудок подводило от голода, а страх и отчаянье грызли изнутри как остервеневшие пираньи. Плакать было запрещено, за этим следовало наказание, и Шму, лежа в темноте, беззвучно хныкала, уткнувшись лицом в жесткие вечно влажные водоросли. Здесь, среди людей с ничего не выражающими глазами и движениями, похожими на резкие механические движения часовых фигур, она чувствовала себя подвешенной в пустоте. Чтоб не было так мучительно вспоминать, она каждый раз, после молитвы Розе, вспоминала то, что оставила в своей предыдущей жизни. Фамильный остров фон Шмайлензингеров, старый, бесформенный и осыпающийся с каждым годом. Замок с его огромными неуклюжими фронтонами, гулкими коридорами и пустыми залами. И золотых рыбок, смешно хлопающих ртами…
Однажды она не подумала перед сном о доме и золотых рыбках – сил не оставалось даже на это. В тот день внутри нее поселилась Пустота – маленький кусочек Пустоты. С каждым днем он разрастался, прикрывая собой дурные мысли, боль и страхи, одновременно скрадывая и четкость воспоминаний.
Фамильный остров фон Шмайлензингеров отдалялся все дальше и дальше, прикрываясь густыми облаками, пока не стал туманным образом, похожим на кем-то рассказанную историю или зыбкое сновидение… К тому моменту это уже не казалось ей важным. Пустота открыла ей куда более важные вещи.