Восьмой ангел
Шрифт:
«Простодушные перышки! Какая умильная наивность… Как и чувствительная доверчивость безмозглой гусыни. Меня»
У беззащитности много оправданий на одну большую проблему – глупость.
День разгорался. Поток праздных туристов и спешащих их обслужить местных жителей усилился. На Кристину пару раз налетали недовольные прохожие. Девушка тронулась с места и, продолжая внутренний обличительный монолог, направилась в сторону парка.
Возле одного из питьевых фонтанчиков Кристина задержалась, чтобы умыться. Свежая обжигающе холодная вода тонкими иголочками впилась в кожу. Она не обратила внимания на небольшой
Барельеф Нептуна зашевелился. Древний бог почмокал губами, словно разрабатывая их, затем плюнул струей ржавой воды – освежить горло, после чего барельефный фонтан снова обезводел. И тут же был окроплен соленой влагой из огромных грустных девичьих глаз.
Дочь моя, стряслоси что?
Кристина настолько погрузилась в себя, что даже не услышала обращения Его Святейшества.
Заценяю, тебя девонька за вельми дюжую способность соль отыскивать суть происходящего. Инда в горе. Инда в форме особливой, улыбнулся Нептун-Амбросий, и, откашлявшись, гаркнул во все горло: Ангелесса Кристина! Деяния свои обоснуйте немедля!
Медицина бессильна
Спустя час Его Святейшество Патриарх Верхнего мира и Заоблачных Далей, Амбросий накручивал круги по своей приемной ризнице.
Ваше Святейшество, это ужасно, но я люблю его, своего дракона. Господи, демона, сына демона и внука демона. – Кристина закрыла лицо руками. – И я… переживаю очень. Я даже не знаю, что с ним произошло.
Призирати[196] любовию божиею суть светлых ангелов! Несть светоч любви во Тьму.
– Мои чувства далеки от миссии, на меня возложенной, Ваше Святейшество! Это какая-то другая любовь, странная и очень болезненная! Мне от нее с каждым днем только хуже, худенькие плечики Кристины затряслись в приглушенных рыданиях. Патриарх остановился и присел рядом с девушкой.
Чай не заразил тебя демон хворью какой, неизведанной?
Да нет!.. Да! Заразил! У людей это зовется страстью.
Амбросий легонько приобнял и сочувствующе вздохнул:
Кабы знала ты, деточка, сколь присны[197] мне душевные хворобы твои!
Размазывая соленую влагу, Кристина убрала руки от лица и посмотрела на Его Святейшество.
Это Паскуаль, да? Вы любили его мать, и он… он ваш сын, верно? – выпалила ангелесса и сама испугалась сказанного.
Лик Его Святейшества даже потерял форму от удивления.
Да как помыслы подобные только придуматься тебе дерзнули?!? – от возмущения патриарх побагровел и даже начал задыхаться: – Я… он… Срамной позор-то какой!
Тогда почему вы о нем так заботитесь? Он же…, - Кристина замялась.
Глаголь хоробро! Лестчий, пронырливый…
О-очень себя любит, - выкрутилась Кристина.
Патриарх опять встал и начал мерить шаги, пытаясь ходьбой разогнать смятение.
Внегда[198] был я, зелено-молодо, ангелом-хранителем. Одной земной женщины. Чистой, аки слеза ангела, красивой аки заутренняя заря, аль… недалекой пассии. Почем знать и не мне судити, века тогда аще темные были. Возлюбил я ее истово, в смотрении божием радел, понеже грань преступил любви своей, опеки. Инда открылся ей, на что дозволение было, толико ежели пассионированного готовили в путь, последний, как разумеешь. Радения мои велико простиралися любил ее я, и охорону нес, ажно коли она принимала любовника, мужлана дураковатого, барона соседского, неуча и тупицу. Но душа земных женщин – вечная тайна…
Патриарх мечтательно вздохнул и продолжил:
Померла она, а с нею дитятко. Преставились при родах. Бился я не жалея крыльев с Темным Проводником, за моей блудницей пришедшим – не сдюжил. В Чистилище улетела душа ее заблудшая. Лик ее боле не узрел я ни разу – сканеры чистилищные высокочастотные чужими грехами не балуют, как разумеешь. А чадо исторгнутое, плод любви, сей глупой страсти к недостойному тупому чурбану, патриарх понял, что его занесло, и вернулся в русло повествования. Так вот, ребеночек, котрый еще и семи лун в утробе не насчитал (медицина тогда, сама разумеешь, только верой лечила), на моих руках дух испустил. Связан был я обетом спасения чада сего. Посему схватил тельце, да в инкубатор поместил. Пару веков его выхаживали, еще парочку – лечили, предел пришел в последнее столетие расти разрешили. Слеп был я, втуне чаял образуется все, токмо не телом след было заниматься, а душой. А! Его Святейшество махнул рукой и отвернулся. Тени воспоминаний, побежавшие по его морщинам, не должны были смущать молодую ангелессу, и без того находящуюся в смятении.
Пошто ты решила, что узы нас кровные связывают?
Потому что вы всегда о нем заботились, как… о родном человеке!
В Раю все выпестованы едиными Яслями Небесными, посему родны и близки друг другу! Иль ты ведаешь иную близость?
Теперь знаю, смущенно ответила Кристина.
И запамятуй! Едино ровные чувства испытывать должон ангел, благородные помыслы сподвигают нас в деле Света, а не выгода, пусть и не чужая, родственная. Також и живем мы так. Семьей одной большой, единой, крепкой! – патриарх перевел дух. А посчет того, что Паскуаль чадом моим слывет… Ты что ль забыла, коими душами Верхний и Нижний миры полнятся? Токмо земными!
Но, слухи разные, нефелины там, монстры адовы…
Токмо Земля родит аки чистых ангелов Света, таки страшных чудовищ Тьмы, девонька. А крайние миры, Рай и Ад – пристанища сих неугомонных созданий. И посеред нас також есть падшие ангелы, белоснежной истиной прикрывающиеся, но чадорождение разноплеменное, как знаешь, невозможное чудо в нашем Трехмирье. Все, ангелюшка! Достаточно бесед душеспасительных. Марш в келью. Диплом на носу, а она любить надумала!
Когда Кристина уже стояла на пороге, патриарх напомнил ей:
Ты девонька умная, сама знаешь, что ротик на замке держать, оно куда уместней будет, – погрозил пальчиком, и вытолкнул из приемной кельи.
* * *
Большой молельный зал Духовной академии был забит до отказа. Шла последняя декада выпускных экзаменов, и, по правилам богоугодного учебного заведения последними защищались лучшие из лучших. Лечебный бальзам на душу настоятелей после года терзаний неслухами и неучами.
Сегодняшний день открывала одна из лучших студиозусов, младший советник департамента благочестия, патронируемая самим патриархом – Кристина Валей. Ангелесса уверенно поднялась на кафедру, раскрыла пузатый дамский саквояж земской моды и вытащила из него штатив с хрустальными флакончиками. Последние были заполнены… воздухом. Дыханием искренности, игриво искрящимся в лучах яркого весеннего солнца.