Воспитание мальчиков
Шрифт:
— С тобой будет разбираться отец, пусть он тебя убивает, — процедила я и ушла в другую комнату.
По будням отец видел детей мирно спящими в кроватках, потому что уходил на работу до их пробуждения. Вечером едва успевал прочитать им книжку или рассказать очередную серию про кучевечков. По выходным Женя старался придумать сыновьям какую-нибудь игру, вроде поиска сокровищ в соседнем парке (поискам по карте, «странным образом» оказавшейся в нашем почтовом ящике).
Как-то один из наших знакомых — человек без педагогических понятий, спросил
— У вас кто в семье главный, мама или папа?
Я мысленно чертыхнулась, но, услышав Никитин ответ, поразилась и порадовалась. У нас, оказывается, правильный расклад семейных ролей.
— Главная у нас мама, — сказал Никита, — но мама делает вид, что главный папа.
Делала я вид или не делала, однако отцовское наказание — воображаемо страшное, но без конкретики — всегда оставалось последним орудием воздействия на растущих сыновей.
До прихода Жени обстановка в семье была зловеще тревожной. Никита трудился над домашним заданием с небывалым усердием, моя мама, хмурясь, штопала носки. Я готовила ужин, в задумчивости почистила всю имеющуюся в доме картошку. Митя меня пытал: «Никиту папа быстро убьет или медленно?»
Мужской гнев, как известно, непредсказуем. Недаром мужчины веками сражались, воевали, испытывали кровожадный азарт. И у моего добрейшего мужа неизвестно что находится в глубине души. Женя говорил, что вандалам, которые гадят в подъездах, надо отрывать гениталии, чтобы не размножались. Но не станет же он отрывать это самое родному сыну? А как воздействует?
Словом, к приходу мужа я опасалась его гнева не меньше, чем Никита и бабушка. Митя не в счет, ему только интересно было. Спустить на тормозах я не могла, но и оставить без наказания Никитины антиобщественные действия было нельзя.
Я придумала. Вот как это происходило.
Женя на пороге. Я стою с потерянным лицом (далось без труда).
— Что? — спрашивает муж. — Наташа, что случилось?
— Ты только не волнуйся, но Никита сжег лифт.
Женя побледнел.
Как он мне потом рассказывал, первыми его мыслями были подсчеты: «Сколько стоит лифт? Прорву денег. Где мы их возьмем?»
— Совсем сжег? — хрипло спросил Женя.
— Не совсем, только кнопки.
Женя облегченно вздыхает, и я понимаю, что переборщила с предупреждающими действиями. Теперь никакого наказания вообще может не быть, кроме безобидных нравоучений, которые Никите как горох об стенку. Женя отчаянно голоден, обедать он не успевает, мечтает об ужине. И все воспитание насмарку?
— Где этот поджигатель? — рявкает Женя почти весело.
Никита на полусогнутых выползает в прихожую. Позади маячат взволнованная бабушка и любопытствующий Митя.
— Знаешь, что я с тобой сделаю? — спрашивает отец.
Подозреваю, сам еще не знает, что сделает, лишь осмысливает. Но у меня готов план.
— Никита знает, — вступаю я, — что сейчас мы пойдем в диспетчерскую нашего района и честно признаемся, что наш сын — вредитель и хулиган.
«А ужин? — читаю я в глазах мужа. — Тащиться по темноте
«Потерпи, — также взглядом отвечаю я. — Что важнее: твой прием пищи или бандитские наклонности сына?»
— Никита, одевайся! — командую я, снимая с вешалки свою куртку и переобуваясь.
По дороге в диспетчерскую голодный отец прочитал сыну злую нотацию, мораль которой: тот, кто сегодня кнопки в лифте поджигает, завтра страну под откос пустит. Ты, Никита, вредитель или защитник Родины, которая и наш город, и улица, и подъезд, и лифт? Насчет родины — подъезда и лифта — муж явно переборщил. Натощак Женя читает сыновьям морали гораздо пафоснее, чем на сытый желудок.
Диспетчер за пультом, к которой мы прорвались, путано объясняя через переговорное устройство в железной двери причину визита, была немолодой и полноватой, со следами усталости на лице, отличающими измотанных российских женщин, которым до смерти надоели горящие избы и кони на скаку. Но, кроме нас — дур, тушить пожары и лошадей привязывать некому.
— На что жалуетесь? — точно доктор спросила диспетчер.
Не могла же я сказать: «На сына жалуемся»?
— Дело в том, — начала я, — что Никита, вот он перед вами… Никита, подними голову и смотри тете в глаза. Никита сегодня поджигал кнопки в лифте. По адресу Ореховый бульвар, дом шестьдесят три, подъезды первый и второй.
— Никита наш сын, — уточнил Женя, чтобы диспетчер не подумала, будто мы схватили постороннего хулигана.
— Во даете! — удивилась диспетчер. — Чего только здесь не насмотришься, но чтоб родного ребенка приводили!
Ее удивление портило трагизм случившегося.
Первым нашелся Женя:
— Мы готовы нести ответственность, моральную и материальную, последняя, что очевидно, представляет собой штраф, который, вероятно, превысит стоимость велосипеда, который был обещан Никите.
Слишком витиевато говорил. Диспетчер не уловила сути.
— Первый раз вижу таких родителей, — сказала она. — Кругом беспредел, и хоть бы кто-нибудь рыпнулся. Остались-таки еще сознательные. Ладно, есть у нас фонд на починку лифтов, оформлю заявку, какой, говорите, адрес?
Мы с Женей как по команде сделали шаг назад, чтобы Никита не видел наших лиц, и принялись жестами и мимикой объяснять диспетчеру: требуется припугнуть ребенка.
Несколько секунд она переводила взгляд с наших кривляющихся физиономий на испуганное Никитино лицо. Сообразила, умница.
— А что с вашим бандитом делать? — притворно грозно нахмурилась диспетчер. — Полагается его в детскую комнату милиции сдать. Мальчик, хочешь в милицию?
— Не хочу, — плаксиво прошептал Никита.
— А портить государственное имущество еще будешь?
— Не буду.
— Смотри мне! На первый раз простим, но если еще нашкодишь, от кутузки не отвертишься.
Мы поблагодарили, попрощались и ушли. Зная, какие слова мой сын еще не ведает, я пояснила:
— Кутузка — это тюремная камера для преступников.