Воспитание воли
Шрифт:
Мало того: если бы случилось, что во время прогулки или за книгой мы вдруг почувствовали, что совесть упрекает нас за праздность, если бы в одну из таких праздных минут на нас вдруг сошла благодать и мы осознали бы в себе доброе движение, — надо сейчас же им пользоваться. На свете немало людей, которые, положим, в пятницу утром храбро решают, что, начиная с понедельника, и ни одним днем позже, они засядут за работу. Не будем подражать таким людям. Если человек решил, что он будет работать, и не принимается за дело немедленно, он лжет самому себе: его воображаемое решение — бессильное желание, не больше. Надо пользоваться добрыми движениями души, «ибо это голос Божий, который нас зовет», говорит Лейбниц. Растрачивать попусту такие движения, обманывать свою совесть, откладывая их выполнение на «после», не пользоваться ими немедленно, чтобы укрепить в себе хорошие привычки, чтобы вполне насладиться бодрящими, прочными радостями труда, — величайшее преступление, какое только мы можем совершить против воспитания нашей воли.
Так как цель наша не в подчинении нашей деятельности узкой регламентации,
Справедливо сказано, что человеку всегда хватает времени, когда он умеет с ним обращаться. Не менее справедливо и то, что у кого много досуга; тому редко хватает времени на нужные дела, и жаловаться, что у нас нет времени на работу, — значит сознаваться в своем малодушии, в своей трусости перед всяким усилием.
Но если мы проследим, отчего так часто теряется время, то увидим, что в большинстве случаев наша природная слабость еще поддерживается, так сказать, неопределенностью предстоящего нам дела. Мне приходилось много раз испытывать на себе, что, если перед сном я не назначу себе определенной работы на следующий день, у меня пропадет все утро. И, назначая себе такой «урок», никогда не следует говорить в общих выражениях: «Завтра я буду работать» или даже: «Завтра я займусь Кантом», а надо сказать себе точно и определенно: «Завтра я решительно начинаю читать с первой главы «Критику практического разума» Канта или: «Завтра я проштудирую такую-то главу по физиологии и составлю конспект».
Итак, следует всегда задавать себе строго определенную работу; но к этому правилу необходимо присовокупить и другое, а именно: всегда кончать начатое, и кончать добросовестно, чтобы не приходилось возвращаться назад. Никогда не иметь надобности начинать сызнова ту же работу, стараться, чтобы всякое наше дело выходило законченным, — трудно себе представить, какая это огромная экономия времени. Руководствуясь этим правилом, наш студент должен читать основательно, с полным вниманием, делать конспекты, выписки, если он предвидит, что они могут быть ему полезны в будущем, и тут же каждую свою заметку заносить под соответствующую рубрику оглавления, что даст ему возможность разыскать ее, когда представится надобность. При такой системе никогда не приходится возвращаться к прочитанной книге, если только она не принадлежит к числу наших любимых. При этой системе мы подвигаемся медленно, но так как мы не делаем ни одного шага, не укрепив предварительно свой тыл, то нам не приходится отступать, и — хоть и медленно — а все-таки мы подвигаемся вперед твердо и безостановочно и даже, как обезьяна в басне, опережаем более легкого на ногу, но менее систематичного зайца. Age, quod agis: вот, на наш взгляд, основное правило для всякого труда; делать все чередом, основательно, не суетясь, не спеша. Великий пенсионер Витт заправлял всеми делами республики и, несмотря на это, находил время бывать в обществе, ужинать в гостях. Как-то раз его спросили, как он успевает переделывать такую массу дела и еще развлекаться. «Ничего не может быть проще, — отвечал он: — весь секрет в том, чтобы всегда делать только одно дело зараз и никогда не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня». Лорд Честерфильд, советуя своему сыну не терять времени даже в отхожем месте, привел ему в пример одного господина, который имел обыкновение брать с собой в это место по нескольку страниц дешевого издания Горация, «которые и отправлял потом вниз»... Не доводя экономию времени до такой крайности, нельзя, однако, не согласиться, что утилизация каждой свободной минуты в интересах одной определенной цели приносит богатые плоды. Деятельность, которая не умеет подчиняться правилу не делать больше одного дела за раз, — беспорядочная деятельность, лишенная единства и вследствие этого перескакивающая с предмета на предмет. Такая деятельность, пожалуй, хуже праздности, ибо праздность набивает оскомину и возбуждает отвращение к себе, тогда как суетливая, беспорядочная деятельность, благодаря своей бесплодности, вызывает в результате отвращение к труду; вместо глубокой радости успешной работы она приносит нам недовольство собой, озлобление и ощущение угара, — неизбежные спутники постоянно начинаемых и никогда не кончаемых дел. Св. Франциск Сальский усматривает козни дьявола в таких беспрерывных переходах от одного дела к другому. Не следует, говорит он, делать по нескольку дел в одно время, «ибо враг зачастую нарочно вкладывает нам в душу несколько замыслов и заставляет нас начинать несколько дел затем, чтобы, обремененные непосильной работой, мы ничего не кончали и оставляли все недоделанным... Подчас он даже внушает нам желание предпринять какое-нибудь очень хорошее дело, предвидя, что мы его не исполним, и только для того, чтобы отвлечь наши мысли от другого дела, не такого хорошего, но которое мы могли бы легко довести до конца».
Кроме того, я часто замечал, что начатое и не конченное дело, больше чем что-либо другое, заставляет нас терять время, Не конченное дело оставляет после себя беспокойное чувство вроде того, какое мы испытываем после долгих и тщетных попыток решить математическую задачу: чувствуется недовольство, досада; предмет покинутой работы мстит нам за пренебрежение, занимая собой наши мысли и мешая нам углубиться в другую работу, и все это происходит от того, что возбужденное внимание не получило законного удовлетворения. И наоборот, когда работа выполнена добросовестно, мы испытываем успокоение, что-то вроде удовлетворенного аппетита; мысль освободилась от своей заботы и может спокойно перейти к другому занятию.
Вышесказанное относится не только к прерванной, но и к невыполненной работе, — к такой, которую мы должны сделать, но не делаем. Мы чувствуем, например, что надо — непременно надо написать такое-то письмо, и не пишем. Дни проходят; мысль о письме не покидает нас, мучит нас угрызением и становится все назойливее. Письмо все-таки не пишется. Наконец чувство неудовлетворенности становится до того невыносимым, что мы решаемся, садимся и пишем. Письмо готово, но — поздно: запоздалая работа не приносит нам той радости, какую принесла бы, сделай мы ее вовремя.
Пусть же каждое наше дело выполняется своевременно и делается основательно.
3. Когда в молодом человеке укоренилась, важная, столь обильная хорошими последствиями привычка принимать решения быстро, без колебаний, действовать не спеша, не суетясь, делать свою работу чисто, добросовестно, аккуратно, то нет той умственной высоты, до которой он не мог бы подняться. Явилась ли у него новая идея, представился ли ему старый вопрос в новом освещении, — его мысль не умрет: он будет вынашивать ее в себе; восемь, десять лет усидчивого труда разовьют ее, сделают плодотворной. Она притянет к себе сотни образов, найдет сравнения, уподобления там, где их не находят другие; она соорганизует весь этот материал, будет им питаться, подкрепляться и расти. И как из желудя выходит могучее дерево, так из мысли, оплодотворенной многолетним вниманием, вырастет могучее творение и — как военный рожок, трубящий солдатам в атаку, — призовет на борьбу со злом всех честных людей. А может быть и то, что мысль примет конкретную форму, воплотится в жизни — деятельной, благородной, исполненной правды, добра и единства.
И наконец, — мы не должны закрывать на это глаза, — раз человек поднялся на известную умственную высоту, раз ему выпало на долю это великое счастье, у него есть обязанности. Умственный аристократизм, — аристократизм образования, высшего развития, — ничем не лучше денежной аристократии и также ненавистен, коль скоро умственное превосходство не искупается превосходством нравственным. Все вы, молодые люди, окончившие курс среднего образования, — студенты-юристы, медики, естественники, филологи, — все вы связаны священным обязательством перед народом: более, чем кто-либо другой, вы обязаны деятельно, неустанно служить тем, кому приходится добывать свой хлеб тяжелым трудом, кто лишен всякой возможности перенести свой умственный взгляд за пределы настоящей минуты. Во всех государствах, даже при всеобщей подаче голосов, правящие классы будут всегда по необходимости формироваться из студентов, ибо народ, большинство, не может управлять собой и всегда будет брать себе руководителей из числа просвещенных людей, имеющих возможность развить и укрепить свой ум многолетней бескорыстной культурой. Такая исключительность положения, — положения молодого человека, получившего высшее образование, — создает свои обязанности, ибо ясно, что для того, чтобы управлять другими, надо прежде научиться управлять собой. Чтобы наша проповедь умеренности, бескорыстия, самоотвержения имела успех, надо, чтобы она подкреплялась примером; надо уметь самому бодро трудиться и энергично действовать словом и делом.
Если бы из года в год хоть по шести человек студентов возвращалось на родину, в провинцию, в свои родные деревеньки и города в качестве врачей, адвокатов, профессоров с твердой решимостью не пропускать случаев говорить и действовать для общего блага, относиться человечно и с уважением к каждому человеку, как бы ни было скромно его общественное положение, — с твердой решимостью никогда не оставлять несправедливости без деятельного и упорного протеста, стараться ввести в общественные отношения больше доброты, больше истинной справедливости и терпимости, то в каких-нибудь двадцать лет, на благо страны создалась бы новая аристократия, всеми уважаемая и всесильная в смысле благотворного влияния ее на общество. Если молодой человек, выходя из университета и избирая профессию — будь то медицина, адвокатура или другое что, — смотрит на ее только как на источник наживы и не мечтает ни о чем, кроме грубых, бессмысленных удовольствий, он — негодяй, и, к нашему счастью, общественное мнение все меньше и меньше заблуждается по этому вопросу.
4. Но — могут нам возвратить — вечный, непрерывный труд, вечное корпенье над одной идеей, без отдыха и срока, — такая страшная работа не может не вредить здоровью. Это возражение исходит из тех ложных воззрений, какие мы составили об умственном труде. Дело в том, что непрерывность понимается нами в общепринятом смысле. Ясно, что всякий труд прерывается сном, т.е. полным отдыхом; ясно также (после того, что было сказано выше), что большая часть времени бодрствования по необходимости не может иметь никакого отношения к умственным занятиям.