Воспоминания о Тарасе Шевченко
Шрифт:
Поттер и Клод Лоррен стали для меня понятнее. Я измерял их талантом Брюллова и
62
удивлялся необъятности его. У всех у них встречал я достоинства великого моего
наставника, а в нем одном узнаешь их всех, как будто бы каждый из них, переходя к
источнику света, завещал ему ту искру божественного гения, которой освещали они путь
своей жизни, те сокровища, которые они стяжали в области искусства. Вечером был у
Брюллова, рассказывал ему о своей прогулке в Эрмитаж.
почаще делать таковые, говоря: «Почаще б ходить в Эрмитаж, чем на почту». Как
живописцев выше всех ставит он Веласкеса, Гвидо, Корреджио, Рубенса и Вандика... После
рассуждения об Эрмитаже говорили мы об искусстве вообще и об успехах, созданных
художником в этом искусстве... До двух часов продолжалась наша беседа.
24 апреля.Вчера, порисовавши до 12 часов своего бойца, пошел я к Брюллову, писал
«Бахчисарайский фонтан». Сам хозяин жаловался на сильную боль в ногах, хотел писать, но
не мог. После принудил себя и начал менкен Марии Клеоповой. Разохотился он, писал, но
боялся, чтобы не принесло кого-нибудь, но скоро пришел Жуковский и отвлек его от дела.
После не мог уже он приняться.
Обедал я у Василия Ивановича, после обеда уснул до 9 часов. Пришел Шевченко, потом
Петровский. Спасибо, заняли меня до двух часов.
25 апреля.Часа в два пошел я к Брюллову, застал его в рабочей /69/ комнате с «Пертской
красавицей». Подсел я к нему с цигаркой, он читал, а я слушал. Скоро пришел Жуковский с
графом Виельгорским. Пришел Шевченко, и Василий Андреевич вручил ему бумагу,
заключающую в себе его свободу и обеспечение прав гражданства. Приятно было видеть
эту сцену.
27 апреля.Вчера поутру начал я копировать портрет Жуковского до трех часов. В три
приехал Жуковский для сеанса, а яушел гулять, обедать. После обеда прилег отдохнуть и
нечувствительно проспал до шести часов, вставши, пошел ходить, по пути зашел к
Тыранову, от него пошел на Петербургскую сторону к Гудиме, от него — к Гребенке, тут я и
заночевал по причине дурной погоды.
28 апреля.Сегодня поутру писал я у Брюллова, как пришедший Путята известил нас, что
наследник в Академии и, может быть, зайдет к Брюллову. Точно, не прошло и полчаса, как
его высочество пожаловал к нам. Мы с Шевченком приняли его, ко мне обратился он с
вопросом о Брюллове, потом смотрел большую картину, — отзывался с похвалою.
Рассмотрев все с большим вниманием, спросил, можно ли пройти в другие комнаты.
Пошли, увидел он портрет Жуковского и был им чрезвычайно доволен. Уходя, велел
показать портрет сестер. Портретами императрицы и Александры Николаевны был очень
доволен, о прочих же отозвался не с похвалою, замечая какую-то гримасу (а того не знает
его высочество, что они сидят для сеанса так дурно, что с художниками могут судороги
сделаться). Уходя, он поручил мне сказать, что жалеет очень, что не видался с Брюлловым.
Когда он ушел, я пошел наверх доложить своему пану о посещении, передал ему в
точности все виденное и слышанное, даже признался ему, что выдвигая портрет
Салтыковой, измял немного драпри на менкене. Надо было видеть и слышать, как загремел
он на меня. Я думал, что он прогонит меня от себя, но, пришедши в студию и увидев, что
вина моя была невелика, призвал меня и ласково стал еще расспрашивать, как все было и
что было говорено.
30 апреля.Вчера поутру, после девяти часов, пошел я к Брюллову писать Жуковского.
Сам Брюллов писал менкен у Магдалины. Пришел Платон Кукольник и, кажется, отвлек его
от дела. В три часа приехал Жуковский. Я ушел обедать и в пять часов, вместо класса,
пошел доканчивать портретец, ан вышло не по-моему: два часа бился я с сюртуком и то
напрасно.
Сегодня только огляделся, что у меня все наврано, и вот я снова перечертил все и,
кажется, приладил как должно. Написал одну руку, другую подготовил. Ох, как трудно
копировать его, зато какая польза подделываться под его правильную кисть. С его работ
учимся смотреть на натуру. В письме у него от начала до конца везде видна кисть, до самых
63
мелких подробностей. Этак не многие умеют читать и передавать натуру — притом
изящество форм, грация естественная и характерность как в целом, так и в частях. В
портрете Жуковского высказан он совершенно. Вы видите дородного мужчину, покойно
сидящего в креслах, спиной облокотился он к стенке кресел. Голова, несколько склоняясь в
правую сторону, наклонена вперед. Руки сложены так, что кисти, покоясь выше колен (auf
dem Fuss), левая, покрывая [правую], оставляет пальцы ее видными. В правой держит он
перчатки. Лицо спокойное, взор устремленный внимательно, но, кажется, занят внутренно.
На челе дума не тяжкая, но /70/ отрадная, успокоительная. Он весь, кажется, обдумывает
подвиг свой, покоится после понесенных трудов. В этой почтенной главе с обнаженным
челом созревали прекрасные его творения и надежные материалы для воспитания
царственного юноши. Свежесть и приятные черты лица показывают, что жизнь его